Роковой день приближался. Психолог трудился вовсю, чтобы натаскать нас морально. Мы привыкали ко льву, как лайки привыкают к посаженному на цепь медведю:сначала страх, опасение с их стороны, потом собаки атакуют зверя. Психолог подводил нас ко льву, вел беседы об императоре Коммоде, одолевшем чуть ли не сотню львов в цирке в честном бою, один на один. Метод был тот же, пусть не такой грубый и агрессивный, но смысл был приучить нас к зверю, внушить веру в свои силы. Как-то за день до представления я подошел к льву. Он находился в нише с решеткой, устроенной под трибуной, на уровне арены. Это был прекрасный экземпляр. Не знаю, был ли это зверь из зоопарка, или еще недавно он оглушал африканскую саванну могучим ревом, защищая территорию, своих самок, детенышей от посягательств других самцов. -Привет, дружище,-обратился я к нему,-наверно, мне следует извиниться перед тобой. Только извращенный человеческий ум может придумать то, что придумал я. Задуманное дело казалось наиболее мерзким именно тогда, когда я смотрел в глаза хищнику. -Да, сейчас ты избегаешь моего взгляда, но не думаю, что ты так же поступишь завтра, -говорил я ему. Странно, я уважал и в то же время ненавидел этого льва. Он был владыкой в своей вотчине. У него были угодья, подданые, жены. Из-за нас его лишили всего этого. Мало того, льва заставляли идти на смерть. Мы тоже шли на смерть. Но мы шли, чтобы взлететь вверх по социальной лестнице. Его же, наоборот, спустили с самых высот вниз... Ты видишь, какие мысли лезут в голову в момент, предшествующий опасности. Мозг возбужден, каждый твой нерв - натянутая струна. И ты думаешь решительно обо всем, вернее, стараешься думать о чем угодно, только не о предстоящем бое, но мысли твои постоянно возвращаются к зверю и предстоящему сражению. За день до представления наше возбуждение, страх, если хочешь, достиг наивысшей точки. В тот миг я думал: “Зачем мы здесь? Какого черта я вписал Левана в проект?!” Но я продолжал корчить из себя этакого бодрячка, что же мне оставалось делать? Высказать свои страхи Левану, сломить его и себя морально?! Я уверен, те же мысли одолевали и Левана. Мы продолжали играть свои роли, как в дешевом водевиле, делали, вернее, старались делать хорошую мину при плохой игре. Только один раз Леван не выдержал: -Сейчас на Джандари вовсю идет красноперка, как бы я хотел быть там, - вырвалось у него... Наконец, наступило утро того рокового дня. Была прекрасная весенняя погода. Солнце светило вовсю, как если бы насмехалось над нами: -Что вы задумали, глупцы, жизнь так прекрасна, разве сейчас время затевать игры со смертью? Жили бы себе как раньше, пусть не в достатке, и ждали бы часа, когда Всевышний призовет вас. Вот что с вами сделала гордыня, ничтожные глупцы, вот до чего вас довело неуемное желание вырваться пусть из бедной, но безопасной жизни. А теперь пеняйте на себя, если даже я, светило, столь щедро даря вам тепло, оживляющее природу, делающее жизнь такой прекрасной, не смогло удержать вас от дурацких игр со смертью, теперь пеняйте на себя... Тем временем на съемочной площадке шли последние приготовления. Мы облачились в кожаные туники, на ноги надели сандалии, голени наши были защищены. - Не дадим страху одолеть себя, Леван устремил на меня горящий взор,-если струсим, это верная смерть. И пусть нашим боевым кличем будет: «Спасем наших детей!» Думай о нищете, о бедности, о тюрьме, наркотиках, обо всех бедах, грозящих подросткам, потерявшим веру в смысл учебы, поменявшим школу на улицу. Думай о своем сыне и добудь ему будущее, пусть даже ценой собственной жизни. Лев не опаснее абхазской пули, если мы не испугаемся. Это было так неожиданно, услышать от немногословного Левана столь длинную речь, что я подошел к нему, и мы обнялись... Я вспомнил наш отход. Сухуми уже пал, мы были в кольце. С боями прорывались к горам. Основная группа наших была уже в безопасности, в горах Сванетии. Мы с Леваном прикрывали отход. Когда расстреляли почти все патроны, их у нас осталось не больше двух десятков, решили отступить. Поднимаясь в горы, я заметил слева от нас ложбинку, удобную для засады. Мы бегом достигли ее. В отдалении показались сепаратисты. Я посмотрел на Левана, он красноречиво погладил приклад автомата, потом вынул из кобуры «Макаров», положил его перед собой и сказал:«Сначала я расстреляю весь остаток патронов в автомате,-при этом он перевел свой АКМ на одиночные выстрелы,-потом выпущу все пули из «Макара», кроме одной. В плен я не сдамся». -Все, кроме двух, Леван, не будь жмотом, - попробовал я пошутить, пожимая ему руку. Тем временем, несколько горцев направилось в нашу сторону, они наверняка заметили ложбинку. Леван прицелился, я последовал его примеру. Враги приближались. Нас отделяло от них метров семьдесят, не больше... Теперь уже шестьдесят,пятьдесят... Неожиданно раздавшиеся откуда-то сзади очереди показались мне самой лучшей музыкой, какую я когда-либо слышал в своей жизни. Это был арьергард отступавших в горы наших частей, лучшие из наших ребят. В эту минуту дверь с внешней стороны отворилась, и к нам вошел продюсер в сопровождеии нескольких человек. Он придирчиво осмотрел нас, сделал несколько замечаний, проверил, хорошо ли сидит на нас амуниция. Похлопал по плечу и, наверно, в десятый раз напомнил нам, что мы должны делать. Напоследок, сказав “good luck”, пожал нам руки и вышел, торопясь занять свое место среди съемочной группы. Мы встали, стали разминаться, готовясь к выходу на арену. Я взглянул на Левана. Он был бледен, но взгляд его был так же тверд, как там, в Абхазии,где он говорил, что оставит один патрон в пистолете. Он повернулся ко мне: -Помни: спасем наших детей! Страх-это верная смерть! Решетка поднялась, открывая выход на арену. Мы вышли наружу. Нас встретили овациями. Даже в тот момент, произнося традиционное «идущие на смерть приветствуют тебя, Цезарь», я подумал о том, насколько хорошо они все продумали, настолько красочным было представление, достойное кисти великого художника... После приветствия мы повернулись к нише со львом. Возбуждение людей передалось зверю. Он метался, должно быть, чувствовал приближение Великого момента, или же души тысяч убитых в цирках зверей передали ему, что час пробил?! Наконец, решетка его ниши была открыта, и лев вышел на арену. Это был уже не тот зверь, которого мы видели в клетке. Он был красив той красотой, какой красив лев, свободный в движении, не скованный жалким пространством клетки. Лев оглядел трибуны, арену, и тут его взгляд остановился на нас. Он направился к нам, издав короткий рык. Надо сказать, что мы стояли как раз на том месте, где льву оставляли его обед, а зверя не кормили несколько дней. Хищник остановился в нескольких метрах от нас, зарычал, стал размахивать хвостом, явно готовясь к нападению. -Спасем детей, - крикнул Леван, делая шаг вперед, высоко занеся копье. Я последовал его примеру. Сердце билось так, будто в грудь поместили бильярдный шар. В этот миг лев прыгнул на меня. Я нанес удар. Рука моя дрогнула, или я промахнулся, но копье вонзилось в плечо зверя, а не в шею, как я хотел. Двухсоткилограммовая масса бросила меня на землю как пушинку. Клыки льва впились мне в плечо, потом он попытался вцепиться мне в горло. Я закрывался руками. Он рвал руки в остервенении, стремясь добраться до горла. Я почти ничего не видел, кровь заливала мне лицо, изуродованное ударом лапы. В этот момент лев заревел с еще большей силой и отбросил меня в сторону- это Леван, зайдя сбоку, нанес ему удар своим массайским копьем... Михаил замолчал. Он провел рукой по лицу, как будто хотел прогнать эти ужасные воспоминания. Он взял стакан, встал. Я последовал его примеру. -За Левана, за его руку, за руку настоящего друга, которая не дрогнет в самый страшный, в самый критический момент. Великое счастье иметь такого друга, и нет большей беды, чем потерять его. Светлая ему память. Слезы катились по лицу Миши. Это было немое горе сильного человека. Оно было страшнее воплей и причитаний. Я выпил вслед за Михаилом. Мы сели. На какое-то время воцарилось молчание... -Лев повернулся к Левану. Хищник встал на дыбы и повалил его на землю, вернее,на песок, которым была устлана арена,- продолжил Михаил через минуту внешне спокойно, но дрожь в голосевыдавала его переживания,- это был уже не тот зверь, каким он был до схватки, ему явно не хватало быстроты, и хотя он повалил Левана, мой друг успел выхватить меч и нанести льву удар. Хищник умирал, но последним усилием он сумел сомкнуть клыки на горле Левана. Через несколько секунд все было кончено - человек и зверь сплелись в одно целое... -Ну, вот,пожалуй, и все, -продолжил он после непродолжительного молчания,-Леван умер на арене, меня отправили в операционную. К нам не сразу вышли, какое-то время нас снимали для большего эффекта. Три распростертых, истекающих кровью тела-отличные получились кадры, -добавил Михаил с горькой усмешкой,-может быть, выйди они вовремя, и Левана удалось бы спасти? Хотя, навряд ли, такой зверь, как лев, смыкая клыки на горле, ломает позвонки... Около месяца я провалялся в больнице, некоторые из ран загноились. Мне предлагали убрать шрамы - я отказался, посчитал подлостью наводить красоту, когда Леван мертв. С нами расплатились сполна - адвокат знал свое дело... Жена и сын приехали ко мне, когда я еще лежал в клинике. Казалось, я добился того, чего хотел, обеспечил семью, мой сын учится в университете. Но какое-то безразличие овладело мной, внутри меня образовалась какая-то пустота. Не знаю, что именно было тому виной - смерть Левана или это была реакция на тот ужас, который пришлось пережить, или же все вместе. К тому же, я почувствовал себя лишним. Нет, сын по-прежнему любил меня, но мой вид... Это было постоянным напоминанием о том, какой ценой им, мне, нам досталось благополучие. Что касается жены, то у нас, наверно, никогда и не было большой любви. Ты знаешь, каким успехом я пользовался у женщин, видно это льстило ее тщеславию, когда она выходила за меня замуж. К тому же, в те времена я был хорошо обеспечен, имел прекрасную работу... А эта американская жизнь была не по мне. Через несколько месяцев я вернулся в Грузию. Жена присылает мне ежемесячно триста долларов, и вот с тех самых пор я прозябаю здесь. Жизнь моя бесцельна, целыми днями я просиживаю в кабаках, иногда нападает такая апатия, что валяюсь в постели несколько суток напролет. Наверно, это есть то, что называется жить по инерции. Михаил слепил хлебный шарик и стал катать его по столу. -Когда я говорил, что жена высылает мне триста долларов каждый месяц, я должен был сказать «высылала». Неделю назад я получил от нее письмо. Прочти его,- он протянул мне сложенный вчетверо лист бумаги. Я развернул лист, на нем красивым женским почерком было написано: «Дорогой Миша! Как ты поживаешь? Надеюсь, у тебя все хорошо, так как ты покинул Штаты, к которым не прижился и находишься сейчас в Грузии. Ты знаешь, какая здесь дорогая жизнь. Триста долларов, которые я высылаю тебе, наносят ощутимую брешь нашему бюджету. Как ты знаешь, мы живем на проценты с ценных бумаг, это не так уж много. Дорогой, ты - герой Абхазской войны, инвалид, прости, что пишу тебе об этом. Даже здесь, в США, часто по телевидению говорится о большой экономической помощи, которую оказывает Вашингтон новому правительству Грузии. Тебе обязательно должны назначить приличную пенсию, а я бы смогла употребить эти триста долларов во благо сыну. P. S. Само собой, пока тебе не назначат пенсию, я буду продолжать ежемесячно высылать деньги. Подумай об этом, крепко целую, Нелли». -Видишь, ей жаль эти жалкие триста долларов для меня, для человека, который принес ей сотни тысяч. Одного у нее не отнять, она обожает сына. Сын любит меня, он, может быть, даже гордится мной. Словом, я сделал то, что должен был сделать, даже несмотря на это письмо. Более того, я был бы счастливым человеком, если бы не посвятил в эту затею Левана. Как все было хорошо в первом варианте - один против леопарда, а не двое против льва, - вздохнул он. -Сделанного не вернешь. Знаешь, сейчас я думаю, что этим я спас себя. Кругом столько несправедливости, один неверный шаг, и тебе конец. Помнишь, я говорил об экологической полиции, которая отнимала удочки у стариков?! Старики плакали, а те гады выписывали штраф в десять лари припенсии несчастных в четырнадцать лари. А именно в этот момент мимо, вниз по Куре, плыли браконьеры, бившие рыбу током, до которых полиции не было дела. Как сейчас помню толстого полуграмотного борова, пыхтевшего над бланками штрафов-он заполнял их на капоте своего «Мерседеса». Как хотелось превратить его заплывшую жиром челюсть в кровавое месиво. Усилием воли я гнал от себя эти мысли. Я думал о сыне, что за польза будет ему от того, если меня упекут за решетку лет на десять за избиение полицейского при исполнении? Поэтому, если губить свою жизнь, то только с пользой для близких тебе людей. И потом, раз я уподобился диким зверям - как еще назвать схватку со зверем, то я должен жить по их законам,- добавил он с мрачной усмешкой,- а их закон гласит: защищай потомство ценой жизни, пока оно нетвердо стоит на ногах. Потом потомство изгоняется, ну, что же, разве я не разлучен с семьей? Полная аналогия. Я добровольно выбрал этот путь и прошел его до конца. Как хорошо ложиться спать без мыслей о том, где достать деньги на пропитание, так же хорошо просыпаться без этих мыслей. Эти мысли сжигают твой мозг быстрее алкоголя, наркоты и прочей дряни. Наверно, для того,чтобы прогнать эти мысли или, по крайней мере, хоть на время забыть о них,и начинают пить горькую. Сейчас же я на пенсии, пусть на досрочной, на которую я сам себя вывел в обход существующего законодательства, минуя возрастной ценз. И она не менее ценна для меня, чем если бы была назначена на законном основании. Кто может оценить, измерить износ, другого слова и не подберешь, конкретного человека, заслуживает он пенсии или нет? Некоторые в двадцать лет ни к чему не пригодны, другие и в шестьдесят способны работать. Каждому отмерена его доля страданий, поэтому уж очень условным мне кажется возрастной ценз, определяющий выход человека на покой за ненадобностью. Повторяю, я был бы счастлив, если бы не Леван. Его семья проклинает меня, считая, что во всем виноват я. Скажи мне откровенно,-он посмотрел мне прямо в глаза,- я виноват в его смерти? Я понял, что Михаил рассказал все это для того, чтобы задать мне этот вопрос. -Нет,- постарался я ответить как можно тверже,-каждый из нас сам отвечает за свои дела. Ты не хотел его участия в этом деле, но и скрыть от него ты не мог, иначе, какая это была бы дружба?-тут меня понесло, не знаю, какая муха меня укусила, может, жизнь моя показалась столь тривиальной в сравнении с тем, что я услышал, доля ли авантюризма, заложенная в каждом из нас, сыграла свою роль,и я сказал: -Жаль, что я не знал об этом, нас было бы трое, и мы бились бы с тигром. -Что ты несешь,- ответил Михаил,-цени свое счастье. У тебя естьработа, которая кормит тебя. -Хорошее счастье-работа в газете, которая чуть ли не на ладан дышит,- подумал я, но вслух ничего не сказал. -Мне хватит одного Левана до конца моих дней... Да и потом, как я говорил,-он попытался улыбнуться,-лучше биться вдвоем против льва, чем втроем против тигра...Но уже поздно, буфетчик уже давно поглядывает на нас. Пора уходить.- Вика,- позвал он,- мы уходим. Я полез в карман за деньгами. -За все заплачено, Ладо. Я позвал Вику, чтобы она придержала волкодава, его к этому времени спускают с цепи. Забавно, да?! Человек, бившийся со львом, просит женщину придержать собаку, чтобы та его не порвала. Вот что значит превратиться в калеку. Мы вышли из ресторана. Вика держала за ошейник рычащего «кавказца». Мы сели в машину. В голове у меня шумело, не столько от выпитого, сколько от того, что я услышал. Мы выехали на улицу. - Неужели все это правда,- думал я, настолько невероятной была эта история. Я стал искать противоречия в рассказе. - Но Миша,- попытался я поймать его на слове,-вы ведь ехали туда как дрессировщики, у вас должны были быть соответствующие документы? -Конечно, у нас были документы,-проворчал он, неохотно отрываясь от своих размышлений, -это не проблема, проблема-это деньги, вернее, их отсутствие. Дай мне деньги, и я достану справку с какими угодно печатями, что ты был на Луне раньше Армстронга... Останови здесь. Это моя квартира, вернее, квартира моего двоюродного брата, он сейчас в Греции. Я дал ему адрес моего прораба, и тот принял брата на работу,-Михаил указал на первый этаж четырехэтажного дома, -как видишь, отсюда два шага до «Солдата»... -Ну, прощай, Ладо,прощай брат,-сказал он, протягивая мне руку. -Почему «прощай»,- спросил я, отвечая на рукопожатие,-я знаю,- где ты живешь, буду заезжать к тебе. -Эта каверна, не знаю, во что она превратилась. У меня бывает время от времени сильная боль в груди. -Пойдем к врачу. Недавно я написал статью о новой клинике в Ваке. Я взял там интервью у профессора-легочника. Мы поедем к нему, он примет нас без проблем. -Какой смысл во всем этом? -Ты напишешь книгу. Она будет иметь успех, как-никак обо всем этом пишет человек, непосредственно участвовавший во всехэтих...ужасах,-замялся я. Мне хотелось растормошить Михаила, пробудить в нем интерес к жизни. -А знаешь, это идея. Напиши обо всем этом, если будет желание. Мы обнялись на прощание. Миша вышел из машины и направился к дому. Я поехал дальше. Проехав метров двести, заглушил мотор. Я понял, что если продолжу движение, то мне не избежать аварии. Мне необходимо было успокоиться, слишком силен был эмоциональный взрыв, не говоря уже о спиртном, выпитом мной. Я выкурил несколько сигарет, прежде чем почувствовал, что смогу продолжить езду... Следующие две недели я был просто завален работой. Дела газеты шли все хуже и хуже. Мы из кожи вон лезли, чтобы исправить ситуацию. При первой же возможности я выехал в Рустави и поехал прямо к «Солдату». Припарковал машину во дворе. Волкодав, как и в предыдущем случае, проводил меня враждебным взглядом. Вошел в зал, огляделся. Два стола были заняты какими-то незнакомцами. Михаила нигде не было видно. -Наверно, он дома,-подумал я. Мне вспомнилось, как он говорил, что во время хандры по нескольку дней сидит дома безвылазно. Я уже собирался выйти из ресторана, когда заметил Вику, несшую поднос к одному из столов. Когда она возвращалась к буфету, я окликнул ее. Заметив меня, она сделала несколько шагов в мою сторону, потом оперлась рукой о близстоящий стол, выдвинула стул и села, скорее рухнула на него, как видно, ноги не держали ее. Предчувствуя недоброе, я бросился к ней. -Что случилось? Где Михаил? -Он умер,- ответила она, сдерживая рыдания,-отравился газом неделю назад. Соседи почувствовали запах газа, вошли в квартиру. Он лежал одетый в костюм, с повязанным галстуком, во всем новом. На тумбочке лежала тысяча долларов. Все конфорки на плите были открыты. Этих денег хватило на похороны с лихвой... Я постоянно вспоминаю Михаила. Думаю о том, что он рассказал мне в тот день. Чем больше я взвешиваю все «за» и «против» в отношении правдивости этой истории, тем больше теряюсь в догадках. Была ли она беспримерной для нашего нищего века эпопеей мужества, или это было плодом воображения впавшего в манию на почве бесконечных неудач в поисках грантов человека? Я не знаю и, наверно, никогда не узнаю. У меня нет мужества провести, как это сейчас модно называть - журналистское расследование. Я боюсь правды. Боюсь разочароваться, если все это вымысел. А я хочу сохранить воспоминание о Михаиле именно таким, каким знал его долгие годы-человеком правдивым и храбрым. Одно я знаю твердо. Когда по телевизору показывают новый фильм о Древнем Риме, я смотрю во все глаза на экран в ожидании, когда появится мой друг в битве со львом. И тогда я скажу ему: «Прощай, старый боец, прощай навсегда». *Cуществует предположе- ние, что фамилии Чантурия, Чан- туридзе произошли от слов “цен- турия”, “центурион”, т.е. ведут свое происхождение от центури- онов.Сторонники этой теории ссылаются на достоверные све- дения о том, что в Грузии оста- вались на поселение римские от- ряды (прим.автора).
