ДЕЛА СЕРДЕЧНЫЕ
( ЧАСТЬ 1 )
“Этого не может быть, потому что этого быть не может”, – как заклинание твердила шепотом Даша, пытаясь этими простыми словами отогнать от себя видение. Она, реалист, человек, не верящий ни в какую мистику, никак не могла осознать то, что происходило перед ее глазами. А происходило что-то невообразимое, неподдающееся никакому описанию и осмыслению.
Даша не раз читала в художественной литературе, что у человека на пороге смерти перед глазами в ускоренном темпе мелькают картины всей его жизни. Ну, с этим еще как-то можно было примириться, тому было множество свидетельств, которым она не могла не верить. Но она-то была вполне здорова и никак не собиралась переходить в лучший мир. И потом, у нее перед глазами мелькали картины, начиная с данного мгновения, в обратной последовательности. Как будто время взбесилось и повернулось вспять. Или как на кинопленке, если ее запустить на перемотку.
“Этого не может быть, – снова и снова повторяла Даша, - время может течь только из прошлого через настоящее в будущее, а не наоборот – из настоящего в прошлое”. Но мелькавшие перед глазами видения последних дней не поддавались ее заклинаниям и упорно прокручивались в обратном порядке, вопреки всем законам логики и человеческого бытия.
“Наверное, я сошла с ума, - констатировала Даша. - А может, это и к лучшему”.
С пронзительным ревом, нарушая ночную тишину спящего Тбилиси, по пустынным улицам неслась “скорая”. Даше казалось, что сирена озвучивает ее мысли: “Помогите, человеку плохо! Скорее,помогите кто-нибудь!” Она сидела на краюшке стула и держала за руку Нику, пытаясь таким образом передать ему свою силу и свое здоровье, поддержать его слабое сердце, задать ему свой ритм, передать жажду жизни.
В окно мчавшейся машины врывался ночной весенний ветерок, ворошил Дашины волосы, теребил шарфик, намотанный второпях на шею, но она ничего не замечала, кроме того, как непривычно холодны Никины руки. Это неправильно. Это у нее всегда, даже в самый жаркий летний день были холодные руки, а у Ники всегда были такие приятные, такие горячие руки, готовые щедро поделиться своим теплом с каждым, а особенно с Дашей. Как часто она просила Нику об этом, и он всегда с радостью грел ее вечно зябнувшие руки и ноги. А теперь его руки были так холодны, а пульс совсем не прощупывался, и только редкое равномерное дыхание говорило о том, что он спит или находится в полузабытьи.
“Как? Почему?” – снова и снова задавала себе один и тот же вопрос Даша и не могла найти на него ответ.
Казалось, все было хорошо. Ника быстро поправился после перенесенного полгода назад инфаркта. Все показатели были в норме, на недавней очередной проверке отменили почти все сильнодействующие лекарства и перевели на облегченный режим. Дома все вздохнули свободно. Наконец-то можно было немного расслабиться после почти полугодового напряжения, в котором находились все близкие. И вдруг вчера вечером, когда Даша пришла с работы, Ника пожаловался, что ему днем было очень плохо, так что он не мог сам воспользоваться своей машиной и попросил товарища, чтобы тот довез его до дому. Даша очень расстроилась, что ее не было в тот момент с мужем рядом. Она почему-то всегда верила в чудодейственность своего присутствия, что рядом с ней с Никой ничего плохого не может случиться, и мысленно дала себе слово в ближайшее время не оставлять его ни на минуту без присмотра.
Ночью, вернее, под утро она проснулась, как от толчка. Рядом на кровати, прислонившись к спинке, сидел Ника.
- Что, что случилось? Почему ты не спишь? – уже заранее предчувствуя что-то плохое, тревожно спросила Даша.
- Плохо, - только и смог прошептать муж, с трудом проталкивая слова сквозь стиснутые болью зубы.
Даша заученным движением начала мерить ему давление, волнуясь, никак не могла услышать характерные толчки, а когда услышала, не поверила своим глазам – давление было 60 на 40, пульс едва прослушивался. Как в тумане она набрала номер скорой помощи и стала оказывать первую помощь, последовательность операций которой за последние полгода Даша выучила наизусть – укол кордиамина, горячий сладкий чай, и еще раз измерить давление. Результат был тот же.
Наконец, приехала “скорая помощь”, врач проделала те же операции, что и Даша, и вынесла решение – нужно срочно госпитализировать. Даша и сама видела, что надо ехать в больницу. Она попросила врача, чтобы их отвезли в институт терапии, где они наблюдались в последнее время, а сама, презрев неурочное время, позвонила лечащему врачу, с которым они успели подружиться, и которому очень доверял Ника. Шалва сразу понял серьезность положения и сказал, что немедленно выезжает.
Врач въехал во двор больницы одновременно смашиной “скорой помощи”. Завидев его, Даша сразу же успокоилась. Она знала, что тот сделает все возможное и невозможное для Ники. Он уже не раз делал это в прошлое пребывание их в больнице. Молодой, лет 32-х, невысокий, плотный, всегда улыбающийся Шалва был кумиром своих больных. Они в один голос твердили, что у него “золотые руки и золотое сердце”, на счету которых не один спасенный человек. Даша сама на примере своего мужа убедилась, насколько верно это утверждение, столько в этом докторе было сострадания к пациентам, столько доброжелательности к ним, готовности придти на помощь в любую минуту, не считаясь со своим личным временем, а главное, профессионализма, при отсутствии которого одно сострадание и доброжелательность не смогут удержать человека, находящегося на грани между жизнью и смертью.
В реанимационном отделении, куда доставили Нику, ему смогли оказать помощь – поднять давление и снять боль. Муж заснул, окутанный проводами и датчиками, а Даша пристроилась рядом на шатком стуле, вглядываясь в синусоиду на мониторе. Тут открылась дверь, и Шалва поманил ее в коридор.
- Инфаркта нет, но положение очень серьезное, -сказал врач, делая ударение на последнем слове, и еще раз повторил, - очень серьезное. Надо готовиться ко всему, - и видя побледневшее лицо Даши, сжалился. - Но мы постараемся сделать все возможное. Все-таки организм молодой. Будем надеяться на лучшее.
Даша вернулась к мужу, тихо взяла его почти безжизненную руку и стала греть ее своим дыханием. Зачем? Она даже не смогла бы объяснить, зачем она это делает, если бы кто-нибудь спросил ее об этом. Так она и просидела до утра, держа Нику за руку.
Комната, в которой находилось отделение интенсивной терапии, была большая. Она находилась в конце коридора, была угловой и своими четырьмя огромными окнами выходила во двор больницы, построенной еще в конце 19 века. По четыре кровати располагались по обе стороны от входной двери. Две из них были еще не заняты. После того, как Нике оказали помощь, и он спокойно заснул, затихла и вся комната. Свет горел только у стола дежурного врача, все же остальное помещение было погружено в полумрак. Спали и больные, и присматривающие за ними родственники, пристроившиеся кто как мог – кто на стуле рядом, кто в ногах у больного, а кто и на свободной кровати, поверх застеленного покрывала.
Даша, пытаясь отогнать мрачные мысли, стала вызывать из памяти счастливые моменты из совместной с Никой жизни. Она появилась на свет в полночь, но ночь не любила. Всегда называла себя “дитем солнца” за свою неизменную любовь к светилу. В отсутствии же на небе солнца чувствовала себя некомфортно, в облачные дни начинала задыхаться, а в дождливые, по мере увеличения их продолжительности, у нее постепенно портилось настроение, она сникала, съеживалась, даже зрительно уменьшалась в размерах, и сама себе напоминала увядший цветок.
Вот и сейчас со словом “счастье” всплыл яркий солнечный день. Батумский порт. Ники нет рядом, он куда-то отлучился на минуту. Даша стоит у кромки и разглядывает в воде огромных медуз. Она никогда не видела таких больших – переливающиеся всеми цветами радуги прозрачные полусферы, за которыми извиваются щупальцы-ножки. Даша раньше всегда отдыхала с родителями в Сочи или в Крыму, у папиной родни. Там медузы напоминали собой лужицы киселя, особенно если их доставали из воды и бросали на берег. Спустя несколько минут они превращались в мокрый след на камнях. Этих же красавиц даже тронуть было страшно, такие они
были большие. Вдруг она круто оборачивается и видит, вернее на таком расстоянии она физически не может разглядеть приближающегося к ней человека, но чувствует, что это Ника. Через мгновение она уже реально видит, что ее чувства не обманули ее. Это действительно Ника. Он идет, держа руки за спиной. А когда подходит, протягивает ей огромный букет белых роз. Ника, солнце, белые розы, любовь – все это вместе слилось в ее сознании в ощущение счастья, которое она тогда испытывала.
Сколько лет прошло с тех пор. Сколько было пережито вместе и плохого, и хорошего. Сколько было счастливых моментов – рождение детей, получение новой квартиры после пяти лет совместного проживания в двадцатиметровой комнате со свекровью и младшим братом Ники, защита диссертации, двухнедельная поездка в Италию, о которой она мечтала с детства и подаренная отцом к ее тридцатилетию, и еще множество моментов в ее сорокалетней жизни, когда она чувствовала себя полностью счастливой, но тот день в начале их семейного пути по силе ощущений перекрывал все остальные, ассоциировался в сознании со словом “счастье”. Почему так было, Даша не смогла бы объяснить. Может, потому, что была молода, и чувство любви, испытанное в первый раз, было таким острым, может, потому, что это чувство, хоть и первое, хоть и такое юное в то время, и вправду оказалось очень сильным и выдержало испытание и временем, и ударами судьбы. Кто знает правильный ответ? Однако для Даши слово “счастье” значило любовь, Ника, Батуми, солнечный день и розы. И все. И точка.
А сейчас была только точка. Или знак вопроса. Что же будет с Никушей завтра или даже через пять минут?
Тишину прорезал звук приближающейся “неотложки”, окна осветились красно-синими сполоха ми мигалки, заскрипели открываемые ворота.
В палате засуетились врачи, подготавливая место к приему нового человека, которому срочно понадобилась медицинская помощь.
- Что за дежурство, - посетовала медсестра, пробегая мимо Даши. – Уже пятый случай за ночь, и все как на подбор очень тяжелые.
Еще в прошлое пребывание с Никой в больнице Даша отметила некую закономерность в работе кардиологического отделения. То пять-шесть дней, вернее ночей, протекают спокойно, в нормальном установившемся режиме, а потом наступает авральная ночь, раздираемая на неравномерные отрезки сиренами машин “скорой помощи”, привозящих одного за другим инфарктников.
“Видимо, действие сердечной мышцы связано еще и с внешними раздражителями – активностью Луны или Солнца, или еще с чем-то, - думала Даша. - Ведь не может у стольких совершенно разных людей, отличающихся возрастом, здоровьем и условиями жизни, почти одновременно начаться сердечный приступ. Конечно, у них у всех была к этому предрасположенность, или, как говорят врачи, повышенный фактор риска, но чтобы приступ произошел в один и тот же день, должен существовать наружный активатор, инициирующий этот приступ. А вот степень его тяжести зависит уже только отсамого индивида. Ой, что-то меня опять не в ту степь потянуло. Я к медицине никакого отношения не имею, кроме как через Нику и ухаживание за ним, так что мои дилетантские рассуждения совсем не к месту. Лучше вернуться в Батуми”, – решила она.
Ника вырос в Батуми у бабушки с дедушкой, любил этот город и поэтому в свадебное путешествие привез Дашу сюда, желая поделиться с ней своей любовью. Девушка раньше никогда не бывала в этом городе. И, конечно, Батуми, показанный глазами любимого мужчины, полюбился ей с первой же минуты. Да и как можно было не влюбиться в этот небольшой и такой уютный городок, весь пронизанный солнечным светом и доброжелательностью жителей, с узенькими улицами, по которым можно было проехать только одной машине, а для встречной уже не было места, да еще ездок, изловчившись, мог достать рукой до строений. Молодость и бурлившая энергия не давали спокойно сидеть на месте, и они в тот раз исходили Батуми вдоль и поперек. Даша обратила внимание, что город очень чист. В Тбилиси даже после получасовой прогулки обувь требовала основательной чистки, а тут после многочасового хождения по улочкам и закоулкам, туфли оставались кристально чистыми, хоть белоснежным носовым платком проверяй их состояние. А дождь? Он начинался из ничего и так же внезапно заканчивался. Даша один раз даже видела, как на одной стороне улицы шел дождь, а на противоположной было абсолютно сухо.
Особое впечатление произвел ботанический сад на Зеленом Мысу. Парк был особенный. Его и парком можно было назвать с большой натяжкой. Казалось, что ты гуляешь по девственной природе, где до тебя прежде ни одного человека не было, и уж никак нельзя было подумать, что все это великолепие задумано и создано человеком, явилось итогом его непродолжительной, но очень плодотворной жизни.
Вот такой был Батуми. А какие красивые цветы цвели на улицах и в парках, создавая в сочетании с запахом рядом дышащего моря неповторимый аромат этого города. Мощенные камнем улицы, красиво выполненные водостоки, горбатые мостики через них, домики, спрятавшиеся в зелени дворовых растений – все было красиво, сделано с большим вкусом и свидетельствовало о любви жителей к своему городу и ко всем людям, кому нравился их город.
Из солнечного Батуми они в тот раз вернулись в дождливый Тбилиси. Дома их встретили тоже довольно таки пасмурно. Свекровь, Галина Федоровна была категорически против женитьбы сына на Даше. Она прочила ему в жены дочь своей подруги и была очень недовольна, что Ника поступил наперекор ее желанию. Свое недовольство сыну она не смела высказывать, так как тот давно завоевал право самому принимать решения.
После смерти отца он, хотя ему в то время было всего пятнадцать лет, взвалил на свои плечи заботу о матери и младшем брате - перевелся в вечернюю школу, а сосед устроил его учеником слесаря на станкостроительный завод. За прошедшие с тех пор тринадцать лет Ника окончил школу и вечернее отделение машиностроительного факультета ГПИ, ана заводе освоил несколько специальностей и в последнее время работал начальником смены. На все матримониальные планы Галины Федоровны устроить его судьбу по своему усмотрению он не обращал никакого внимания, Даше сделал предложение спустя полгода после знакомства, когда убедился, что любит эту с веселыми золотистыми искорками кареглазую девушку и дальнейшую жизнь без нее не мыслит.
Галина Федоровна была обижена “самоуправством” сына, таким явным пренебрежением ее желания, но свое недовольство, с неподдающейся разумному объяснению пресловутой женской логикой, перенесла на ни в чем не повинную Дашу, считая, что именно та, “белоручка и неумеха”, как она ее величала в разговорах, закрутила ее мальчику мозги и заставила на себе жениться. Галина Федоровна признала женитьбу, как свершившийся факт,но решила этот факт подправить и все-таки претворить в жизнь свои планы.
И как в старом анекдоте “Скажите, мама, как надо делать? – Не знаю, как, но все равно неправильно”, свекровь принялась гонять Дашу, попрекая ее ничегонеделанием и неумением вести домашнее хозяйство. А вечером, когда Ника, уставший, приходил с работы, она с бухгалтерской скрупулезностью доводила до его сведения каждую “провинность” Даши, при этом оставляя без внимание ее маленькие успехи. И каждый раз заканчивала свой “доклад” словами:
- А вот Мариночка этого бы никогда не сделала.
- Ничего, мама, не боги горшки обжигают. И Даша научится всему. Вон, университет окончила, столько предметов освоила и домашнюю премудрость как-нибудь освоит, - возражал Ника.
- Как-нибудь не надо. Надо все делать хорошо, - продолжала кипятиться мать.
- Ладно, мама, возьми и научи всему тому, что сама знаешь. Ты же тоже поначалу ничего не умела. Забыла папин рассказ, как ты в первый раз курицу отварила вместе с потрохами.
- Ну, не знаю, сможет ли эта неумеха чему-то научиться.
- А ты постарайся, - заканчивал разговор Ника и шел успокаивать Дашу.
- Не обращай внимания на мамины попреки. Она хочет, как лучше. Вообще, она добрая женщина. Привыкнет к тебе и успокоится. Потерпи немного.
Даша соглашалась, но терпеть было очень трудно. Она выросла в ласке и любви. С самого рождения и родители, и старший брат, и бабушки и дедушки – все старались выполнить каждое желание. Несмотря на это, она выросла разумным добрым человеком, умеющим сопереживать окружающим знакомым и незнакомым людям и всегда спешащим им на помощь. С такой явной неприязнью и несправедливостью по отношению к себе она столкнулась впервые, была обескуражена поведением свекрови и не знала, как правильно вести себя в данной ситуации.
Нику она любила. Медовый месяц, проведенный в Батуми, только укрепил ее в лравильности выбора. Ей самой пришлось пройти через непонимание и неприятие Ники родителями. Михаил Васильевич, отец Даши, генерал-майор, служивший в штабе округа, был категорически против этого брака, считая, что Ника проходимец, воспользовавшийся молодостью и неопытностью его дочери и желающий сделать карьеру за счет будущей родни. На все Дашины уговоры он неизменно отвечал “нет”. Но, в конце концов, упорство дочери поколебало его решение, и он, скрепя сердце, дал свое добро на свадьбу. Впервые он посмотрел на будущего зятя с уважением, когда тот твердо отказался от проведения пышной свадьбы и от предложения жить в их квартире.
- Даша будет жить вместе со мной, а квартиру для нас я обязательно построю, - сказал он Михаилу Васильевичу.
С приходом утра жизнь в палате закипела. Проснулись больные и те, кто за ними ухаживал, засуетились сестры с утренними процедурами, появились лаборантки для взятия анализов, начался обход врачей. Привычная больничная жизнь. Даша познакомилась с соседями. Слева лежал азербайджанец лет тридцати пяти. Его жена, с виду совсем молоденькая женщина, но уже имеющая трех маленьких детей, с огромными черными испуганными глазами рассказала Даше, что у мужа прямо на заседании ученого совета случился обширный инфаркт. Даша горячо принялась успокаивать Мадину, так звали новую знакомую.
- Здесь отличные врачи, они сделают все возможное и невозможное и обязательно спасут вашего мужа. Вы только не теряйте надежду и доверяйте им до конца.
- Я и не теряю, только надеждой и живу, - ответила соседка.
Справа от Ники лежал красивый крупный мужчина, возле которого постоянно дежурили две женщины. Мужчина, когда не спал, вел себя очень неспокойно, точнее сказать, буйствовал. Все время порывался встать и куда-то бежать, требовал покурить.
- Вообще, Валера очень спокойный. Когда он дома, его и не видно, и не слышно, все время занят своими делами. Это у него началось уже здесь. Врач говорит, что иногда бывает такая реакция на инфаркт, - пояснила Даше молодая женщина, оказавшаяся сестрой больного Валеры.
- А почему вы вдвоем дежурите? - поинтересовалась Даша.
- Он такой сильный, что с ним один человек не может справиться. Главное, он не понимает серьезность своего положения и все порывается встать. Вы знаете, так совпало – он почти два года был без работы, а тут случайно ему помогли устроиться в английское посольство в хозяйственный отдел. В понедельник надо было приступать к работе, а в субботу у него случился инфаркт. Такая незадача. Вот он все и порывается идти на работу.
- А откуда вы столько помощников берете?
- Да нас много женщин в семье. Мама, тетя, нас две сестры, у него две жены, да и две дочери от первого брака уже взрослые. Мы его любим. Вот все здесь и крутимся.
- Оно и понятно, - подтвердила Даша. – Не любили бы, так вас здесь и не было. А как его жены между собой ладят?
- Ладят. А они по жизни не были соперницами. Он после развода только через несколько лет женился и с первой женой никогда не прерывал отношений.
В это время в палату вошла Галина Федоровна. Даша извинилась и отошла от новой приятельницы, договорившись, что увидятся на следующее утро. Свекрови она объяснила положение сына и оставила ее вместо себя у постели Никуши.
Поздно вечером, когда палата постепенно затихла и погрузилась в полумрак, нарушаемый только лампой на столе у дежурного врача, Даша, присевна пустующую соседнюю кровать, наблюдала за картинкой на мониторе. В этот раз синусоида была нормальной, дыхание у Ники было ритмичным. Он спокойно спал. Вечерние посетители слегка утомили его, поэтому после их ухода он почти сразу же заснул. А к Даше, несмотря на прошлую бессонную и такую суматошную ночь, сон все не шел. Зато опять нахлынули воспоминания, как будто только и ждали, когда она на минуту сядет спокойно.
Тогда, столкнувшись с явными придирками свекрови, Даша побежала искать защиту у родителей. Мать обрадовалась дочери, обняла, приласкала, выслушала ее сетования, как могла успокоила. В это время из кабинета вышел отец и позвал Дашу к себе.
- Даша, - строго сказал Михаил Васильевич, усадив дочь в кресло, - ты из казацкого рода, а в нашем роду не принято отступать перед трудностями. Ника – твой выбор, так борись за свой выбор. Или ты уже считаешь, что твой выбор не правилен?
- Нет, я так не считаю. Мой выбор правилен, - ответила дочка, недоумевая от такого строгого тона отца.
- В нашем роду, - продолжал отец, - женщины всегда были верными помощницами своих мужей, всюду шли за ними. Надо было – воевали рядом. Это твоя семья, твой дом, и ты должна строить его сама, без нашего вмешательства. И не жалуйся на своего мужа никому, тем более мне. Ты же знаешь, что я всегда на твоей стороне. Не испорти мое и так слишком зыбкое к нему расположение.
- Что ты, папа, я совсем не то имела в виду, - запротестовала Даша.
- Не знаю, что ты имела в виду, но прежде чем что-либо сделать или сказать, хорошенько подумай. Ты уже взрослая женщина и привыкай отвечать за свои поступки.
- Я больше не буду, папа. - Ну вот, совсем как маленькая, - улыбаясь, сказал Михаил Васильевич и прижал дочку к себе. – Ты для нас с мамой всегда наша маленькая Даша. Твое
новое положение замужней женщины многое изменило в твоей жизни, но наша любовь к тебе, наша привязанность остались неизменны. Помни об этом, а также помни, что здесь твой дом. И если тебе будет плохо, ты всегда можешь сюда вернуться. Но хорошо подумай, принимая это решение. Нельзя при каждой ссоре бегать туда-сюда. А еще запомни, есть хорошая русская поговорка – нельзя выносить сор из избы. Не надо говорить нам то, что говорится в твоей новой семье, а там тоже не стоит распространяться о наших разговорах. Так ты сохранишь мир в своей семье и наши отношения с новой родней. Все поняла, дочка?
Даша молча кивнула в ответ. На всю жизнь она запомнила эти слова и была благодарна отцу за урок терпимости. А терпение ей понадобилось большое.
Квартира, где жил Ника с Галиной Федоровной и младшим братом Гией и куда он после свадьбы при вел Дашу, состояла из большой тридцатиметровой комнаты, но она была одна. Правда, перед комнатой располагалась маленькая галерея, которая одновременно служила и прихожей, и кухней, но все-таки комната была одна. В ней и троим было тесновато, с приходом Даши и тем более, когда через положенные девять месяцев родился Сандрик, проблема нехватки квадратуры стала еще сильнее. Но все бы ничего, можно потерпеть и тесноту, и отсутствие отдельной комнаты у молодоженов, если бы все жили дружно. А вот лада как раз то и не было. И если с восемнадцатилетним Гией отношения у Даши сразу же стали дружескими, то Галина Федоровна со временем нисколько не успокоилась и свое отношение к Даше не изменила. Ее раздражало в невестке все – то, что она работала, и то, что у нее на работе был свободный график, и она часто могла сидеть дома, то, что Даша многое не умела, и то, что та быстро осваивала хозяйственные премудрости.
Но время шло, жизнь мало-помалу налаживалась. Даше часто помогала мама присматривать за Сандриком, да и Никуша все свое свободное время проводил с сыном, давая Даше возможность заниматься чем-нибудь другим. Она и занималась. По стопам своей матери, Надежды Павловны, Даша стала филологом, специализировалась по древнеславянским языкам, защитила диссертацию и была приглашена читать лекции в Тбилисском университете, там, где недавно сама училась.
Наконец, на пятый год их таборной жизни Ника как-то вечером сказал Даше, что на заводе строится новый дом, в котором он обязательно получит квартиру и даже более того, если у них к тому времени будет еще один ребенок, они могут рассчитывать на четырехкомнатную. У Даши даже челюсть отвисла от такой перспективы.
- Да, слов нет. Дело осталось за малым – как нам заиметь еще одного ребенка, - сказала она мужу. – В наших условиях это практически нереально.
- Ничего, я все продумал. Я взял для мамы и Гии путевку в дом отдыха, и целых 24 дня мы будем абсолютно одни. Вот! – победно завершил он.
|
