ЛОСЬНАУЧНО-ФАНТАСТИЧЕСКАЯ ПОВЕСТЬ
Окно было закрыто. Желтый свет лампы отражался от казавшихся черными стекол. На столе, в ожидании очередного окурка, пепельница соседствовала со стаканом остывшего чая. Тетрадь, раскрытая на первой странице, готова была лишиться девственности, но ручка застыла в сантиметре над клетчатой поверхностью листа. Чего-то не хватало. Вполне возможно, не хватало глотка чего-нибудь сорокаградусного.
Он встал, прошел четыре шага до окна, потер пальцем запотевшее стекло, вернулся, взял стакан. Глоток чая оставил терпкую сухость в раздраженном горле. Недовольно поморщившись, потянулся за новой сигаретой, передумал, подошел к холодильнику, заглянул внутрь. Забыл поужинать. И пообедать тоже. Аппетита не было. Было ощущение незавершенности.
В конце концов, всем известно, как необходима смена занятий. Сидеть вот так вторые сутки в ожидании, что идея придет сама, сверкнет великолепной вспышкой понимания и всеразъясненности. Он повертел головой - в шее хрустнуло. Надо лечь поспать,мелькнула кощунственная мысль. Спать тоже не хотелось. Тогда он прошел в спальню, не раздеваясь, прилег на диван, заложив руки за голову, уставился в потолок. Глок примостился рядом.
Необходим эксперимент. Правильно поставленный эксперимент. Поставленный так, чтобы не было места эффекту Розенталя, когда получаешь результат, подспудно подтасовывая исходные данные, не замечаешь, как искажается представление о реальности. В программу надо ввести вспомогательный, отвлекающий от основной цели, элемент. Это мысль. Не забыть бы
до завтра.
Сразу захотелось спать. Пойти за грибами, мелькнула последняя мысль.
Проснулся раньше обычного. Довольно теплый солнечный день выгнал на улицу. Потусовавшись в окрестностях пивного ларька, он понаблюдал за погодой и, наконец, решился.
Конечно, пришлось вернуться домой за плащом и чем-нибудь, куда можно складывать грибы. На кухне извлек из ящика прочный полиэтиленовый пакет, аккуратно сложил, сунул в карман. Сегодня его ждал летний, в меру дремучий добрый лес.
Проведу день в одиночестве, думал он, трясясь в автобусе, катившем к окраине города, туда, где была точка старта пешего пути.
Конечная остановка располагалась у сосновой рощи, рядом с пустующим, несмотря на время года, санаторием. Выгрузив его у самой скамейки, автобус умчался прочь, оставляя в кильватере тучу дорожной пыли. Он посмотрел вслед, отметил, как с шумом мотора затихают последние звуки, порожденные цивилизацией.
Стояла незаметная загородная тишина. Тропинка, огибающая мертвое здание санатория слева, показалась более привлекательной, и он зашагал по ней, удаляясь от безотрадной картины безлюдного шоссе.
Как истинно городского жителя, лес удивлял, словно он видел его впервые. Чрезвычайно сложная система симбиоза флоры и фауны порождала столь же сложные ассоциации. И Зейн, конечно, прав, утверждая, что чем сложнее структура объекта, тем выше вероятность возникновения артефакта относительно свойств структуры.
Он запомнил ориентиры и сошел с тропинки вправо. В его намерения не входила прогулка по территории, превращенной в лесопарк. Ему надо было туда, где люди появляются редко и, если правы старожилы, еще можно встретить медведя. Зная, что идти придется несколько километров, он ускорил шаг.
Всюду встречались следы активно ведущейся вырубки, по всем признакам незаконной. Аккуратно сложенные стволы лежали на краях полян с вытоптанной вокруг пней травой.
Нет, об этом не стоит. Сегодня ничего не должно помешать отдыху. Хорошее настроение - залог успеха. Я вам не просто грибник-неудачник, я ученый, меня дома диссертация ждет. Да, вот, артефакт.
Он попытался уцепиться за опорную мысль, эмбрион размышлений.
Лес, он бывает везде: и на склонах гор, и в долинах, лес побеждает пустыню. Он все готов принять, сделать частью себя. Сложная система, почти самообучающаяся, предусматривающая бесконечно большое количество признаков и отличий в отношениях одного структурного элемента с другим или их совокупностью. И человек может стать таким элементом. Надо только уметь. Ключ к симбиозу с лесом, психологическому симбиозу, в желании и, лишь реализовав желаемое, можно станет увидеть дриаду или эльфа, лешего или фею. А увидев, не испугаться, не бежать к психиатру, а постараться понять: почему дриада или фея, почему лес вступает в контакт посредством таких образов. Точнее было бы сказать, почему человеческий мозг порождает такие примитивные образы и такое небольшое их количество. Ведь язык общения с природой можно совершенствовать, и это, несомненно, задача человека. Надо только опереться на свойства известных структурных единиц, и тогда можно будет узнать многое и сразу, вместо того, чтобы, круша все на пути, вырывать у природы те же самые знания по крупицам. И начинать надо именно
с леса, так как с ним у человека самые долгие и тесные связи.
Он желал. Оставалось обдумать, как установить начальный контакт.
Кое-где виднелись темные пятна кострищ с разбросанными вокруг камнями. Множество банок и бутылок различного формата выдавали вкусы и настроения любителей природы, которые, как правило, выбирали места на обочинах протоптанных грибниками тропинок.
Совсем рядом, в нескольких десятках метров, располагались оазисы нетронутой посещениями системы. Будто в отместку за вторжения лес создавал очаги отчужденности. Они отличались нарочитой негостеприимностью, отпугивающей туристов и любителей шашлыков. Именно в этих сырых темных закутках время, словно остановившись, щадило процессы, как две
капли воды схожие с теми, что протекали у начала времен, когда человек был не гостем, а жильцом. Там даже пахло по-другому.
Вспомнилось, как некто предложил оригинальную гипотезу, согласно которой лесные пожары могут возникать из-за флуктуаций кислорода, так как процессы окисления в них протекают на порядок быстрее. Это походило на правду.
По Вант-Гоффу, повышение температуры на каждые десять градусов увеличивает скорость реакции в два-четыре раза. Такой вот градиент. Прибавить кислород, и станет понятно, как в летней жаре возникает сначала тлеющая звездочка с тонкой струйкой дыма, а спустя несколько часов, язык жаркого пламени.
Странный запах коснулся ноздрей. Он насторожился, чисто рефлекторно стал оглядываться, высматривая, выискивая, стараясь помочь обонянию. Если бы только удалось преодолеть железобетонные барьеры психики, высвободить древние чувства, замазанные
здравомыслием горожанина, тогда можно допустить немыслимое, поверить в возможность контакта и узреть неведомое. Хоть на мгновение.
Ничего не произошло. Лес молчал. А, может, молчал он? С упорством царя природы не желал подстраиваться, делать шаги навстречу ради сомнительного результата.
Его план был прост. Надо зайти поглубже в чащу и, не теряя контроля над собой, расслабиться, позволить среде снять блокировку, обнажить мозг, сделать его
восприимчивым, но не пугливым, как у доисторического человека. Нужно начать с самого начала, словно не было многовековой вражды.
И никаких приборов. Мозг - и приемник, и процессор. Современные приборы устанавливают связь человека с неживой материей, о живой мы получаем информацию, исследуя части ее, как неживые, на квантовом уровне, суммируем данные, и получается совсем не то, что надо.
Ни часов, ни компаса он не взял. В карманах были спички, небольшой ножик с несколькими лезвиями, носовой платок. Записная книжка и цанговый карандаш завершали список предметов первой необходимости.
За более чем два часа ходу он зашел достаточно глубоко. Это чувствовалось по запахам, заметно изменившимся температуре и влажности. Грибы попадались все чаще, но он оставлял их нетронутыми. Сбор грибов - способ скрасить обратный путь, а сейчас нужно найти следы реакции на его появление.
Он знал, что лес реагирует на присутствие, информация всегда оставляет след. Только бы суметь догадаться, в какой форме она будет предоставлена сознанию. Расслабиться пока не удавалось.
Невольно он стал исследовать траву на предмет окурков, спичек и другого мусора. Ничего не указывало на популярность мест, в которые он забрел. Вокруг было девственно чисто. Чирикали, посвистывали птицы, и растения, названий которых он не знал, предлагали съесть ягодку-другую.
Это был массив смешанного леса. Солнечные лучи с трудом пробивались сквозь кроны все чаще встречающихся исполинов. Между гигантами торчали сухие стволы невыдюживших конкуренции собратьев. Теперь они стали пищей, поддерживающей жизнь огромного организма, внутри которого находился Он.
Несмотря на великое множество разнообразных звуков, набор их отвечал понятиям городского жителя о полной тишине. Он даже не мог назвать это шумом, настолько непонятно было их значение.
Захотелось прилечь на траву, развалиться, раскинув руки. Мысли становились нечеткими, вязкими, наступала фаза умиротворения.
… как-нибудь выбраться сюда с женой и собакой. По-настоящему отдохнуть можно только здесь, вдали от всех.
Думать было лень. Он прилег у дерева, заложил под голову руки. Покачивающиеся на ветру верхушки баюкали, вводя в сложный ритм, которым жил лес. Сладкая дремота овладела им. Засыпая, подумал, что проспит не более часа. Это он знал по опыту.
Он проснулся совершенно потерянным во времени, но беспокойства не было. Поднялся с земли, совершил несколько наклонов, приседаний, повертел головой, пробуя шейные позвонки. Несмотря на застарелый артроз, ни один сустав не хрустнул, ничего не болело. Он прекрасно отдохнул.
В голове ни одной мысли. Мотивы, которыми руководствовался несколько часов назад, показались незначительными, а цели неопределенными. Нужно продолжить путь, сохраняя это состояние и, притом, не терять контроль. Он раскрыл записную книжку на отмеченной странице и прочел: «с тобой говорят, услышь». Пришлось перевернуть еще две, там было: «смотри по сторонам, ищи следы». Судя по всему, напутствия должны были организовывать сознание, подтолкнуть к осуществлению чего-то начатого. Ему же показалось странным, что совсем недавно удалось написать такой вздор. Перед ним стоял выбор: взять себя в руки и немедленно очухаться, либо сохранить состояние транса, продолжить поиск и найти, наконец. Что там надо найти?..
Он ступал по траве, не выбирая дороги. Шел и ждал появления чего-то, способного заявить о себе. Тем не менее, предусмотрительно составленная программа работала. Сам того не замечая, он оценивал окружающее на новом, совершенно незнакомом доселе уровне.
В витиеватом беспорядочном узоре ветвей, листвы, хвои вырисовывались скрытые от вооруженной психики горожанина, знакомые контуры. Как только что проснувшийся человек находит в рисунках обоев то появляющиеся, то исчезающие лица, так он старался уловить нечто, ускользающее от восприятия. Ожидая встречи с непознанным, упрямо нераскрываемым, он взглядом раздвигал неподатливые заросли и натыкался на пустующее сумрачное пространство, обрамленное в причудливый зеленый багет. Грубой ассоциацией всплывали забытые образы древних легенд и, спотыкаясь о порожденные контекстом ощущений междометия, растворялись где-то там, куда не могло проникнуть неискушенное воображение, которому лукаво улыбалось несговорчивое барокко листвы, и не давала аудиенции тяжелая готика елей. Казалось, еще мгновение, еще разок, и он поймет, что это.
Откинуть блоки, стереотипы. Постараться не идентифицировать возможно увиденное с предусмотренными символами, эпитетами, сбросить вуаль воспитанных годами представлений о реальности.
Решение крылось в дубе с толстым кряжистым стволом, с заскорузлыми ветвями, обнимающими пространство вокруг, покровительственно нависающими над ему принадлежащей землей. Словно пытаясь слиться с морщинистой корой, обняв ветку подобием длинных рук, на нем сидела дриада. Она сидела так долгие годы, а, может, устроилась отдохнуть минуту назад.
Время не имело значения, законы причинно-следственных механизмов утратили важность. Здесь и сейчас не было ничего придуманного, извращенного к пониманию, а лишь только существующее всегда и так.
Она пошевелилась, но он не замер, как поступил бы прежде. Уверенность в непорочности импульсов, которыми ведом, не оставляла места страху и осторожности, лукавству и хитрости. Откровенность его намерений легко читалась в каждом движении. Ему необходимо добраться до этого дуба.
Не сбавляя темпа, он шел через поляну к дереву, у которого ждал контакт с новым, не поддающимся определению. Он не заметил никакого движения, она просто исчезла, а потом появилась вновь, но уже в другом месте. Она звала туда, где две ели, переплетя пушистые лапы, образовали арку высотой в человеческий рост.
Только не упустить из виду, не потерять. Он проскочил сквозь арку и припустил бегом, ощущая, как за спиной закрываются воображаемые двери.
Теперь дриада была не одна. Их было две или три, они перемещались, словно телепортируя от дерева к дереву.
Он бежал с невероятной скоростью и все же не поспевал за ними. Мысль о возможном контакте подгоняла, но такого темпа долго не выдержать. Несколько раз оступившись, подвернул ногу, почти не чувствуя боли, продолжал нестись вперед, уворачивался от побегов, цеплялся за сучья, попирая, расталкивая упругую флору.
Неужели, подразнив, натешившись вволю, лес оставит ни с чем? Что, если все окажется злой шуткой не в меру разошедшегося воображения над доверчиво отбросившим скепсис разумом? Скоро я не смогу сделать и шага, а они будут так же лихо исчезать от дерева к дереву, пока не исчезнут совсем.
Он больше не мог, подвело дыхание. Наверное, не стоило гоняться за ними, надо было просто идти. “Может, этим дурацким рывком я их спугнул?»
Опустившись на землю, он жадно глотал воздух. Затем, отдышавшись немного, собрал остатки сил и выглянул из-за кустов. Вдали, меж деревьев, двигалось что-то большое, бурое. Оно никуда не спешило и не пряталось. Возможно, оно просто жило там.
Еле передвигая ногами, он двинулся вперед, пытаясь разглядеть, что вынудило совершить такой утомительный марш. И увидел.
В метрах семидесяти, на небольшой поляне стоял лось. Несмотря на значительное расстояние, можно было разглядеть мельчайшие подробности открывшейся картины. Он впервые видел лося в лесу, и это так радовало, что на некоторое время он забыл обо всем. Спрятавшись за широким стволом, замер, боясь спугнуть зверя. В нем не было ничего величественного, недоступного. Лось был частью доброго, принимающего все доброе в свои объятия, леса. Вид животного на поляне восхищал естественностью, умилял утомленный корпусами и магистралями взгляд. Зверь и окружающий мир незатейливо гармонировали, щедро делясь гармонией со всем его существом. Лось стоял неподвижно, будто прислушивался к чему-то, потом повернул голову в его сторону. И тогда раздался выстрел.
Ноги животного подломились, и лось как-то сразу, весь, рухнул наземь, ткнувшись мордой в траву.
Сердце мое остановилось. Потом подскочило к глотке. Я присел. Пока я приходил в себя, на поляну выбежали три человека в камуфляже, у каждого была винтовка.
Подойдя к убитому лосю, они веселыми выкриками выразили восторг по поводу удачного выстрела. Один вынул из кармана фотоаппарат и, указав приятелям, где и как стоять, сделал снимок. Тот, что был в высоких сапогах, ухватил животное за рога, с натугой приподнял тяжелую голову, развернул мордой в сторону человека с фотоаппаратом. Его партнер с огромным тесаком на боку и патронташем встал рядом, приставил винтовку прикладом к ноге. Когда снимок был сделан, стали фотографироваться по очереди. Гордые победой, они принимали позы, свидетельствующие о крутизне состоявшихся трапперов. Затем тот, что с фотоаппаратом, выудил из внутреннего кармана плоскую бутылку, и они выпили, не забыв картинно пролить на тушу немного напитка.
Не отрываясь, наблюдал я за происходящим на поляне.
Человек в высоких сапогах прислонил винтовку к дереву, взял у товарища тесак и принялся отделять голову от туловища. Другие смотрели, подбадривали, потом, когда работа была почти закончена, стали ходить вокруг, подбирать валежник для костра.
Не меняя места дислокации, я уселся на корни дерева, прислонился спиной к стволу. Теперь я смотрел в другую сторону и мог судить о действиях только по звукам. Надо было немедленно успокоиться. Такого поворота событий я не предусмотрел. В записной книжке об этом ни слова.
С поляны доносился треск сухих веток. Охотники разводили костер, перебрасывались остротами.
Вот что мы имеем на данный момент. Парни вышли на поляну с восточной стороны одновременно. С момента выстрела прошло не менее часа, значит, кроме этих троих никого нет, иначе отставшие успели бы присоединиться. По всему видно, что эти соберутся в обратную дорогу не скоро. У них и фонари имеются. Экипированы как любители, стало быть, любители и есть. Любители причинять боль. Скорее всего, на окраине леса их поджидает дорогой внедорожник, может, даже с водилой. Знать бы, на какой окраине, куда и сколько идти. Судя по запахам, охотники жарили мясо, а взрывы хохота говорили, что запасы спиртного не ограничиваются плоской бутылкой.
Я решил подойти поближе, чтобы получше рассмотреть, что из себя представляют эти трое. Я прошел метров сорок, прежде чем выбрал подходящее для укрытия дерево. Теперь практически ничего не мешало обзору. Остаться незамеченным было не трудно.
Костер гудел. Они сидели вокруг на стволах поваленного сухостоя и оживленно беседовали. На коленях у парня в высоких сапогах лежала винтовка заграничного производства, по-моему, «Паркер энд Хэйл», к поясу прикреплен маленький, из тесненной кожи, подсумок с двумя гнездами для магазинов к автоматическому пистолету. Гнезда не пустовали. Его соратник, успевший снять патронташ, держал оружие у правой руки, положив редкий в нашей стране «Хамб-руш» стволами на небольшой, выполненный в стиле «милитери», рюкзак. Тесак висел на боку в ножнах. Фотограф и вовсе не выпускал винтовку из рук. Уперев приклад в носок ботинка, любовно поглаживал ствол «Манлихера» с навороченной оптикой.
Ясно, что эти ослы недавно приобщились к охоте. Лишь один вооружен штуцером. Видимо, он и вывел их на лося. Кроме того, в его экипировке меньше шелухи, и костер разводил, кажется, тоже он. И еще, он не лапал свое оружие. Маловероятно, что оба ствола заряжены. У тех же двоих патроны наверняка в патронниках.
На самом деле, это не всегда сказывается на боеготовности положительно. Те, кто не выпускает оружие из рук, часто перестают его чувствовать, а когда наступает пора действовать, начинают искать – получается смешно. Вообще, с оружием, как с женщиной: постоянно в контакте, но не очень тесном, чтоб не терять остроты.
Осторожно, стараясь не шуметь, я пошел по дуге, оставляя стоянку на траверзе слева. Навряд ли стреляли более чем с пятидесяти метров, лес довольно густой, помешала бы листва. К поверженной добыче бежали по прямой, а значит, найти место, с которого был произведен выстрел, не составит труда. Сначала я отыскал следы пробежки. Покружив еще немного, нашел место, где остановились, прежде чем нажать на спуск. Несмотря на старания, стреляной гильзы не нашел, то есть, скорее всего, стреляли из штуцера. В девяти случаях из десяти стрелок не оставляет патронник затворной винтовки пустым. Как я и думал, снайпером был парень с патронташем и тесаком. А ведь наиболее вызывающе вел себя тот, в сапогах и с пистолетом.
Стрелок украсит головой убитого зверя гостиную или кабинет, а спустя время они придут снова. Гостиные есть и у тех двоих.
По мере того, как сгущались сумерки, пламя костра сильнее сужало их зону видимости, поэтому мне было совсем не трудно подобраться еще ближе. С четырех метров они не заметили бы и лошадь, а из-за треска костра и не услышали бы. Через несколько минут я расположился на северном краю поляны и принялся ждать.
Обстановка в лагере почти не изменилась. Куча хвороста стала больше, ребята не потратили время даром, натаскали сушняка, чтобы хватило на всю ночь. Парень с «Хамбрушем» теперь возлежал на боку, подперев рукой голову. В расстегнутом вороте камуфляжки виднелась тельняшка. Он вел себя сдержанней остальных, разговаривал тише, может, поэтому казался старше. А, может, просто гордился метким выстрелом. Он рассказывал о каком-то Сергее, предложившем что-то, я не расслышал, что.
Фотограф выражал сомнение. Он излагал мысли на хорошем русском языке, жаргонизмами пользовался умело, с юмором, да и вообще, производил впечатление человека интеллигентного. Из нагрудного кармана торчал синий колпачок шариковой «Бик», а по некоторым жестам психолог сделал бы вывод, что он обычно носит очки с несильными линзами. На вид ему было лет двадцать семь.
Парень в высоких сапогах казался полной противоположностью. Он тоже носил тельняшку, а камуфляж был ушит. Он курил сигарету, держа по-солдатски, огоньком в ладонь, часто сплевывал, вел себя развязно, постоянно, без нужды, перебивал собеседников.Такие склонны мысленно присваивать чужие успехи. Суждения его были примитивны, а речь изобиловала матом. Натуральный спецназовец. Судя по движениям, пистолет носил без кобуры, за поясом у правой
почки, рукоятью к спине.
Постепенно все сошлись на том, что упомянутый Сергей проныра и своего не упустит. Еще через некоторое время сделали вывод, что он прямо-таки мерзавец, каких мало.
- Тварь, н-на, каких стрелять надо, - сплевывая, вынес приговор десант.
- Разберемся, никуда не денется, - успокоительноотозвался старший.
Расправившись с пресловутым Сергеем, взялись за общего друга, который не составил компанию на сегодня по причинам, явно неуважительным.
- Он еще пожалеет, подкаблучник!
- Трофей увидит - сдохнет, н-на.
Они стали договариваться, как его получше разыграть.
- Голову-то кто понесет? - спросил вдруг десант.
- Ты и понесешь, - ответил старший.
- Ты убил, ты и неси голову свою.
- Ладно вам, по очереди нести будем, тяжелая ведь, зараза, - вмешался интель.
Они снова стали отрабатывать план розыгрыша, добавляли детали, но я, заметив движение интеллигента, уже не слушал. И не ошибся.
Спустя минуту он встал и, бросив: «отолью», направился через поляну к дереву, подножие которого утопало в кусте терновника. Не теряя ни секунды, я, бесшумно огибая препятствия, двинулся туда же.
То, что первым встал он, было хорошо - интеллигент выберет для этого дела место подальше.
Я ждал за деревом, и когда он закончил, быстро нанес короткий слева в челюсть. Не успел он упасть, той же рукой сгреб ворот, с силой рванув на себя, взвалил обмякшее тело на спину.
- Эй, ты, где там? - раздался голос старшего.
Не заботясь более о производимом шуме, спотыкаясь под тяжестью, я прошел десятка два шагов в глубь чащи и сбросил с себя парня. Потом прицельно рубанул по шее ребром ладони. Этого должно хватить надолго.
- Эй, ты что? - не унимался старший.
Я вернулся на исходную у дерева. Сквозь ветки куста увидел, как он подобрал с земли «Хамбруш», быстро зарядил. Парень в сапогах, не проронив ни слова, снял с предохранителя, взял наизготовку и стал приближаться, обходя слева. Лежа у дерева под кустом, я с интересом наблюдал за его маневрами. Может, как охотник он полный лопух, но в военной обстановке действует грамотно. Не позволяя костру светить в спину, он шел по краю поляны, стараясь слиться с растительностью.
Я выглянул посмотреть, где старший, а когда вернулся, десанта на поляне не было. Он сделал свой ход, и мы на время поменялись ролями. Будь у меня оружие, я посмеялся бы над ними. Как назло, на земле рядом не было ни ветки, ни камня. Тогда я вынул из кармана ножик и сильным взмахом отправил его по параболе в глубь леса. Лишь только стих звук падения, с криком
«помогите» выскочил на поляну. Оглядываясь и нелепо размахивая руками, я несся прямо к старшему. Он поднял штуцер, целя в меня, но я знал, что стрелять не станет, а когда все-таки решится, будет поздно.
До него оставалось около четырех метров, когда я нарочито споткнулся. Он мгновенно среагировал на древнюю уловку, опустил оружие. Выпрямляясь, я нанес удар в пах, перехватил штуцер, одновременно разворачивая противника лицом к той части леса, откуда только что выскочил, прикрылся им как щитом. Как только появился парень в сапогах, я выстрелил наугад,
и парень снова исчез в лесу.
- Ты жив? - спросил я, высвобождая старшего из захвата.
В ответ он как тюк повалился наземь, корчась от боли.
Я подобрал оставленный интелем «Манлихер» и сильно врезал охотнику прикладом в колено, затем наскоро осмотрел винтовку. В магазине было пять патронов «308-Винчестер» - вполне достаточно. Я вынул висевший на боку у поверженного тесак из ножен. Потом я перерезал ему горло.
Времени оставалось в обрез. В любой момент из леса мог грянуть выстрел. Находясь в непосредственной близости от костра, я представлял собой превосходную мишень, и тому, что жив, обязан скорости, с которой происходили события, и трясущимся рукам десанта. Его сейчас, наверное, колбасит, подумал я, ныряя в темноту.
Стараясь ступать по возможности тихо, я пробирался к месту, где лежал покалеченный интель, держа винтовку наготове, поминутно озираясь, прислушиваясь, преодолевал казавшийся бесконечным путь. Высокие сапоги бродят где-то поблизости. Найдет ли он фотографа, выйдет ли на поляну - в любом случае, в конце концов, отправится домой, постарается выбраться из леса. Но это ему не удастся.
Я нашел интеля на том же месте. Он успел очухаться и придать непослушному телу более удобное положение.
- Это ты, Макс? - простонал он, услышав шаги.
- Нет. Как вы себя чувствуете? - спросил я.
- Не знаю. Башка болит. Что со мной? Кто вы?
- Слушай меня внимательно, - сказал я. - На вас напали какие-то негодяи. Одного твоего приятеля убили, второй успел удрать, но за ним гонятся. Я не смогу помочь, если не скажешь, куда он мог направиться.
- Как убили? Кого!?
- Не знаю кого. Я случайный свидетель. Могу только сказать, что у него на боку был здоровенный тесак.
- О-ох, черт, - простонал он.
- Послушай, - я старался быть убедительным. - Медля, ты уменьшаешь шансы на спасение твоего друга. Куда он мог пойти? Говори! Ну!
Он стал объяснять, то и дело сбиваясь на причитания.
- Вот и славно, - сказал я, когда необходимая информация была получена.
Я поднял винтовку и выстрелил в воздух. Теперь десант точно побежит домой. Услышав выстрел, он решит, что оба приятеля мертвы, и им уже ничем не помочь.
Интель с недоумением наблюдал за моими действиями.
- Что вы делаете?
- Что я делаю? - Улыбнулся я. - Что ты делаешь в лесу? Хотел бы я знать.
- Я? Мы охотились.
- Зачем вы убили лося?
- Лося? Я же сказал, мы охотники.
Он не понимал.
- Плевать, кто вы такие. Зачем вы убили лося? Тебе нравится причинять боль? Твоего друга убил я. Понял? Я убью и тебя, и того придурка, что сейчас бежит домой.
- Как вы? Вы же говорили, что поможете нам!
- Я солгал. Я вынужден был обмануть. Иначе пришлось бы информацию, что ты мне дал, из тебя выбивать, а я, представь себе, не способен на такое. Хотя,это может показаться вам странным. Из нот ит?
- Кто вы? - спросил он ошарашено.
- Какая разница, - ответил я и ударил в челюсть.Потом ударил еще и еще. Убедившись, что он мертв, я бросился догонять спецназовца.
Это был изнурительный бросок. В почти полной темноте, толком не зная дороги, догонять вооруженного, доведенного до крайности, человека, готового на все ради спасения шкуры, нелегко.
Наконец, я увидел подобие узкой тропинки. Вышел на нее и понял, что на верном пути. Если я опередил его, придется пройти метров триста назад, устроить засаду.
Странная это была погоня. Шансы у нас могли быть равными, но он тупой десант, ведомый инстинктом. Его учили реагировать быстро, рефлекторно, до того как появятся мысли, а значит и сомнения. Учили воевать с такими же дураками, как он.
Когда, миновав очередной поворот, я увидел вдали его измученную одышкой фигуру, мне стало смешно.Этот идиот вместо того, чтобы выбрать умеренный аллюр, бежал со всей дури, пока не кончился “бензин”.Он бежал жалкий, задыхающийся, уносил ноги от непонятного. Жертва, не осознающая причин своей уязвимости.
Настоящий спецназовец. Никакой не герой. Не такой, как показывают в кино, а пошлый жестокий человек, выбравший профессию, потому что любил убивать. Тупое животное, не нашедшее себе применения в мирной жизни. Шестерка смерти. Такие, экипируясь с ног до головы орудиями уничтожения, чинят насилие, пряча лица под масками, как их пращуры палачи, прихвостни посрамленной инквизиции. При крываются громкими словами о долге перед родиной. А на самом деле просто любят мучить и убивать.
Я мог легко взять этого недоделка, но это было бы слишком жестоко.
Остановившись, я окликнул его. Он обернулся, выставил винтовку прикладом к бедру.
- Сдавайся, Макс! - крикнул я.
Он оценил расстояние, стал целиться тоже, но в это время моя пуля попала в ногу. Макс покатился, винтовка упала рядом. Медленно, смакуя каждый шаг, я подошел к раненному. Он сделал вид, что пытается дотянуться до винтовки, но другой рукой стал нашаривать пистолет.
- Прекратить! - приказал я и передернул затвор.
Он замер, потом медленно показал ладонь.
- Сигареты есть? - спросил я, отбирая у него девятимиллиметровый «Хеклер энд Кох».
- Чего тебе н-на, надо? - выдохнул он тяжело.
- Сигарету, - ответил я.
Он достал пачку, протянул мне. Я вытряхнул пару, запалил обе, одну протянул ему. Некоторое время мы молча курили. Затем он глубоко затянулся и спросил:
- Ты ребят порешил?
- Я.
- Зачем? - нервно затягиваясь, спросил он.
- Зачем ты убил лося?
- Что? Какого, н-на, лося?
- Лося.
- Ты, н-на, хоть знаешь, кто я?
- Ты парень в высоких сапогах, - ответил я и выстрелил ему в грудь.
Тяжелый, гад.
С мертвым Максом на спине я шагал обратно к поляне. Надо было избавиться от улик.
Наступит день, за ним другой, ребят хватятся, начнутся поиски, потом поиски закончатся, и если не принять мер, увенчаются полным успехом. Затем возмущенные люди, забывшие, что такое совесть, а может, никогда не знавшие, что это такое, возжелают карать. И ни одно правительство ни одной страны мира не согласится с тем, что на самом деле прав я.
Всех ужаснет совершенное психом преступление. И никому не будет дела до убитого животного.
Если бы за убийство лося подонкам врезали по пять лет исправительных работ, большинство цивилизованных людей сочло бы наказание слишком мягким. «Зеленые» в сердцах высказались бы, что таких отстреливать надо. Но все это на словах. Не более того. Чистоплюйство, возведенное в культ. Теоретическая антропократия, на практике оборачивающаяся вымиранием вида настоящих сапиенс. Измутировавшийся в бесконечном инбридинге гуманизм, возбраняющий уничтожение одного ради спасения многих,уже более полувека доминирует над элементарным чувством справедливости.
Вооруженные преступники, террористы бродят по городам в поисках новых жертв, а лояльным гражданам закон запрещает приобретать оружие, отводит жалкую роль безропотных скотов. Гринпис взывает к совести негодяев, а те бьют котиков, бросают к ногам дорогих потаскух шубы из натурального меха.
Я сбросил с себя десанта и присел отдохнуть. Труп старшего с перерезанным горлом лежал неподалеку. Я подбросил хворосту, и костер благодарно зашипел. Прикурив от недотлевшего прутика, я смотрел, как поднимается свежее пламя.
Неужели сомневаюсь? Ну, не поймет никто. Ну и что теперь? Когда это ты в последний раз сомневался в правильности своих решений? Я докурил сигарету, бросил опаленный фильтр в костер. Затем я пошел за интелем.
Останки трупов лежали в догорающем костре. Если у кого и были особые приметы, огонь давно слизал. Еще немного, и можно присыпать землей тлеющие уголья. Не хватало только лесного пожара. Все личные вещи сгорели. Винтовки и пистолет я закопал в метрах двухстах от поляны. Оставил только тесак. Обручальное кольцо старшего, часы и цепочки придется
выбросить, когда выйду из леса.
Тесак легко справлялся с дерном, пластами которого я забрасывал костер. Пласт за пластом, кусок за куском, вырастала могила.
Когда все было закончено, я оглядел поляну.
В неверном свете луны черной каймой обозначались полоски обнаженной земли. Невысоким пригорком в центре темнела туша лося. Отсеченная голова лежала, задрав мертвый взгляд, на траве рядом. Я отвернулся. Смотря под ноги, побрел обратно.
Прийти домой и лечь. Прийти и лечь. Как я устал. Как я все это ненавижу. Ненавижу природу. Ее законы. Глупые жестокие законы. Отвратительный естественный отбор. Ненавижу, когда везде боль. И когда все вокруг это понимают, не понимая главного: понять боль - значит смириться с болью. И ни тени возмущения. Никакого ума. Одна лишь фригидная мудрость, одно лишь понимание.
На экране погибающая львица нуждается в глотке воды - съемочная группа продолжает снимать. Что-о вы… разве можно вмешиваться? Это ведь значит изменить естественный порядок вещей. Десять гиен убивают леопарда. Съемки продолжаются. Снова никакого вмешательства. Будь проклят естественный порядок вещей вместе с вами, мразь.
Подонки ходят по земле, стреляют в зверей для развлечения. Ну и что? Охота - рекрасный спорт и отлично снимающий стресс отдых. Снова понимание. Звери убивают зверей, люди убивают все. И еще есть зоопарки, есть цирк. И это я тоже ненавижу. Есть бойни, где гибнут будущие окорока, но это необходимость, а не праздное развлечение недоумков. И я люблю мясо. Но, несмотря на это, тоже ненавижу. Как ненавижу опыты над животными, ставящиеся ради спасения человечества. Хотя это тоже необходимость. Ненавижу…
Придет время, пройдет время боли. Придут умные сильные люди и изменят все. Они попрут разумом законы убогой природы, избавят эту самую природу от боли. А пока они не пришли, пусть это будет на мне. Я маленький и слабый. И я один почти ничего не могу. Но я не сдамся.
Он медленно выходил из леса. Шагал, не обращая внимания на хриплое сопение за спиной и мелькавшие за деревьями тени.
Вот и опушка. Его ждала дорога домой. Он остановился, и сопение за спиной стихло. Он, не спеша, обернулся и увидел медведя, уходящего в темно-зеленую чащу. На фоне лунного неба, на холме вырисовывались силуэты волков. Сорвавшись с ветки высокого дерева, качнув крыльями над головой, пролетела сова. И тогда волк, задрав голову к тонущим звездам, издал прерывистый тоскливый вой.
Я вернусь.
|
