Разговор подвинулся к искусству и женщинам.
- Я был сегодня на развале. Там выставлено множество разнообразнейших вещей. Книги, аль-бомы. Один из них был раскрыт, и там была изображена обнаженная женщина. Она сидела, подогнув под себя ноги, руки закинуты за голову, локти разведены в стороны. /Жест – локти в стороны, как ноги, согнутые в коленях, в стороны, но открывают – грудь./ Она была красива не только лицом, но именно телом, мужчине невозможно пройти мимо. И я не прошел.
Что в ней было? Что влекло меня коснуться ее? Провести ладонью и почувствовать женское тело. Она была живая. Не просто идея или образ, или эротический призыв, она занимала объем, она была в этом мире, ее нельзя было пройти насквозь, она преграждала собой путь, ее можно было только обойти. Но это было бы уже слишком. И лишь рука…
Ладонью – поверхность. Кожу. Нежно-чувственно трогательно тронуть. Душа, или что-то ниже, но все еще где-то в груди, – захоланывает. Предвосхищает сводящее с ума касание формы, которая ме-рещится сходящему с ума уму.
Но вот уже не мерещится. Вот уже и доступна руке, которая обрела смелость и чувственность. И ей в ответ, навстречу вздрогнула, изогнулась, приблизилась – женщина, и ладонь, не верится самой, восприняла пластичную форму, в которой непостижимая вечная, никогда не открыть, тайна, и вечно же хочешь, будешь касаться и гладить, чтобы познать, чтобы постигнуть невероятное, невозможное быть, и все же оно есть, вот, моя, сколько угодно трогай и трогайся, умом ли, безумием, – эта являющаяся моему тайному чувству, руке, ладони – ЖЕНЩИНА, только у нее, у меня ничего такого нет, и никогда не будет мне покоя, и моя ей ласка, нет, это ласка женской кожи, формы, волшебства – навстречу мне, который теперь весь – ладонь.
И только тогда ОНА – есть. Плотно, тепло, шелково, мягко, упруго.
«Плечи твои бессмертны». Это глазу. Взору души. А ладони? Руке? Нет, только мужская ладонь знает это, но не умеет сказать, выразить – живое, бессмертное, ей не дано, но сколько она могла бы рассказать – где побывала, где сейчас, а вот и забыла, и нужно снова в тот же путь, по тем же изгибам к тайным нежностям, потому что женская неизъяснимость в каждом повороте новая, мягче, тоньше, плотнее, упруже, и она в постоянном движении – под рукой оживает, нет, это оживает рука, и ладони она – желанна, она – спасенье, ведь это не пустота, не ничто, а нечто, в чем вечная жизнь и обещание счастья, надежда, вот сейчас, не вчера, не потом, она жива в это мгновенье, которое можно остановить лишь непрекращающимся движением. Плечи, руки и это невероятное, невозможное быть, блаженное, идущее впереди, вперед, к чему неодолимо тянется рука, как рука ребенка к огню, к вечной сладости – это необыкновенное, чему не может быть земного названия, а только небесное, – перси, как чудно звучит, рука ищет коснуться, чтобы имя чуду дать, и только тогда оно узнает, что оно – есть, только тогда обретет смысл и назначенье, и не уходить, остаться здесь навсегда, но манит новая тайна, и рука уходит найти ее, и узнать, и дать ей имя, и теперь ей – быть, потому что только когда мужская рука коснется ее, она обретет истинное свое существование.
И уже не поверхность, а плоть, которую хочется не гладить, а сжимать, мять, стискивать, чувствуя объем, форму, наполненную чудесным содержанием, которого нет нигде, ни в каких мирах, а только – у нее, у женщины, в женщине. В нее манит войти, но не как мужчина входит в женщину, а как он входит в нее руками, в ее тело, не ощупью, а сжимая, сдавливая бедра, колени, грудь, плечи, шею, и снова ощущая и постигая ее протяженность вниз, живот и опять бедра, и сзади, и спину, и всю-всю, и голени, и ступни, и снова бедра, протискиваясь между ними, раздвигая и сжимая их изнутри. Какая здесь нежная ткань. Рука становится органом чувств, воспринимающим прелесть, теле-сность женщины, особое живое вещество, из которого она соткана. Это – любовь руки к женскому телу. И там есть еще одно чудо: рука воспринимает не только женскую плоть, но еще и то, чем женщина под рукой становится. А она становится тем, к чему он стремится. Он вылепливает ее. Он идет вперед, он стремится это чудо с ней совершить. Собой. Вызывая в ней волшебную химическую реакцию, которая превращает плоть в… расплавленное желание.
И ничего больше в целом мире: эта округлость, упругость и неизъяснимая мягкость и на прикосновенье нежность…, и моя рука, ладонь, она нашла, в чем ей смысл и назначенье, и нет больше небытия, которое между нами, пока я не коснулся тебя. Обломайте мне руки, обрежьте, в смирительную замотайте рубашку, и я навек оглухонемею, превращусь в бревно.
Мужчина любит руками. Глазами он завидует – завидуще. А у самого уже откликнулись на зов руки, чешутся, ноют, проснулось в них их желание. Глазами не потрогаешь, глаза холодны. А руке глаз не нужен. У нее свое зрение. Она ищет своего вслепую и находит с закрытыми глазами. Рука знает то, что не доступно глазу, – тепло, мягкость, упругость, шелковистость, нежный перелив тонкости и прозрачности кожи и трепет женской плоти. У руки своя жажда. Ах, только бы коснуться – и утолилась бы. Но нет. Только расстанется, и снова желание, пуще прежнего. Жадно, ревниво, нежно, плотно льнет, не отнять. Не отдаст, не отступит. Ненасытна. Ненапоима. Неразлучима – с жизнью.
«Спасибо, Господь, за океан и за сушу. И за прелестную плоть. И за бессмертную душу.
И за горячую кровь. И за холодную воду. Благодарю за любовь. Благодарю за погоду».
Женщина, а вероятно и мужчина, не ведают, что, когда он ее “осязает”, “проверяет” на “прелесть”, касается “прелести”, сжимает ее рукой, в руках, стискивает, мнет, сминает форму, а она не-едленно восстанавливается как ни в чем не бывало и снова манит округлостью, выпуклостью, поворотом, движением, потому что движение постоянно создает волнение и новые формы, их непрерывное появление и исчезновение, перелив одной в другую зачаровывают взор и зовут руки быть там, где это происходит, – и вот, ни он сам, ни она о том не ведают, что мужчина в это время священнодействует.
Мужская рука может держать смычок и скрипку, кисть, молоток долото, сжимать меч, но ничто не может сравниться с тем, что она делает с женской плотью. А глав-ное – что делается с ней и с ним. Приближается к этому ощущение скульптора, высекающего модель проверяющего верность своего глаза прикосновением руки. Рукой поверяет мужчина очарование, которое он испытал, когда оглядывал, охватывал женщину взором, когда пожирал ее глазами, уже “любил”, не находил сил противиться ее чарам, не мог оторваться от манящей непрерывной игры женской формы, прячущей и выставляющей напоказ – женщину. Какую силу и власть имела Галатея разжечь в Пигмалионе такую страсть, что даже боги не выдержали и оживили ее, чтобы он мог ее потрогать. Только скульптор знает, что это такое. Но и каждый мужчина – скульптор. Он ваяет. Он лепит из женского тела – женщину. Он не знает, почему он это делает. И он не знает, что его усилия тщетны (а пото-му и вечны). Он хочет домяться до ее центра, прикоснуться к ее сути и овладеть ею, как он ищет истины, проталкиваясь в самую ее сердцевину, стремясь и никогда не достигая дна, которого там и нет, и, не достигнув, изнемогает в чувстве совершенно ином, отвлекающем, он забывает, за чем шел, – чтобы, очнувшись, начать свой поиск сначала.
У руки своя “логика”. Но и у глины – своя. И вот, миллиардная рука мнет и мнет миллиардную глину, властвует над миром эта страсть, но тщетно. Мужчина обречен вечно оставаться вблизи поверхности, проникая лишь на глубину, которую женская плоть, в своей податливости может позволить, и лишь в отпущенное время действия своей твердой силы, которое ограничено. И женщина обречена оставаться непознанной, ибо он не может преодолеть ее сопротивления. Ему словно всегда не хватает самой малости, еще одного, последнего проникновения. Все, что он может познать – это свое бессилие постичь тайну. А ей не достигнуть своего главного – стать женщиной. Они разочаровывают друг друга: она лишает его сил и надежд, он не может открыть главную ее суть, чего она от него так ждет, истинно познал ее.
В чем же выход? Есть ли он? В чем разгадка? В чем суть?
- Скажите, что мужчина видит в женщине? Что ему в ней нужно? Почему, например, самые разные люди, духовный, тонкий человек, средний, ничем не примечательный или грубый, что называется, самец, животная сила, почему они все устремляются к одной и той же, она их влечет, и они одинаково на нее реагируют? Что в ней есть? Я недавно встретила в одной семье очень простую, ничем не выдающуюся молодую женщину. В ней была доступность, она была воплощением доступности. Причем, без каких-либо претензий. Во всем облике был как бы знак, обещающий мужчине полную свободу. Она была легко доступна. Это мое такое было ощущение. Я впервые это почувствовала в женщине. Может, это и есть, что мужчинам нужно, они на эту доступность клюют?
- Они ищут – женщину. Недоступная женщина – не женщина. Или только половина. Или вообще просто индивидуум. По причине инкарнации. Женщина – это не простое и не часто встречающееся явление, хотя, вроде, явлено всюду. А доступность, это обнажение, и невозможно мужскому естеству не откликнуться. И клюнуть, пожалуйста, почему нет. А что – завидно?
- Вы не ответили на мой вопрос.
- Ну, хорошо. Вы это хорошо подметили. Доступность. А все дело в том, что человек устает жить в мире недоступностей. Ему все нельзя. И ничего не можно.
- Может, женщина открывает возможность, и это воспринимается как … ?
- Может. Все может быть. И воспринимается как должно. Но непроизвольно, неспециально, а просто он идет на вечный зов. Который, кстати, не в ней, а в нем. Эта жажда – в нем, и тут появляется она. Представляете, что с ним делается?
- А как же любовь?
- И тут вы правы. Но это ничего не меняет. По части жажды, которая тут может сильно помешать, спутать карты, выйти вперед и заслонить все, или обмануть, повести к себе, а нужно, чтобы – к другому. А с жаждой человек рождается. В его природе. Но, вот, пока мы говорили, мне пришел на ум образ. Или ощущение. Что-то в душе откликнулось. Как когда женщина из альбома раздвигала локти, и я не мог оторваться, все смотрел и смотрел, не уходил.
- Сила искусства.
- Это была женственность, вот что.
- Вот как!
- Но женщина не знает, что такое женственность.
- Вы думаете, знает мужчина?
- Знает или нет, это другой вопрос. Мужчина – орган восприятия женственности.

- Вы все подменяете поэзией.
- О да! Суть в вечной женственности и бесконечной мужественности. Он ищет женственности, она ожидает мужественности. Кто обладает женственностью? Женщина. Тайна тайн и секрет секретов состоит в том, что только женщина умеет так спрятать от мужчины свои богатства, что потом не может найти их сама. Но как вообще можно искать то, чего, может, и нет, чем сама женщина памяти не имеет? Ему мерещится ЭТО в ее мелькающей перед ним тени, в игре тела, в коленях, обнажающихся на миг, а в прежние времена достаточно было увидеть ножку и сойти с ума, в ее улыбке, в смеющихся или печальных глазах, в развевающихся волосах, вон, мелькнула, и он провожает ее взглядом, неотразимо, следит из окна троллейбуса, не может оторваться от движения ее бедер, где она там возникает и пропадает в толпе? Кто-то все время мешает, заслоняет, встает на пути. А потом – другая, и так бесконечно. Он думает, что нашел, он приближается, вот, совсем близко, он прикасается к ней ладонью, рукой, губами, он проникает в ее глубину, и – нет конца его разочарованию и неутоленности: он не постиг истины, – не нашел женственности. Не то, чтобы ее там совсем не было, но женщина делает все, чтобы ее не показать, не обнажить. Она бережет ее как невинность, и, к ее большой чести, преуспевает прожить «девственную» жизнь. А может, не умеет, не знает, может, дурная родительская наука: юбку натягивай на десять, двадцать сантиметров ниже колен. А и не в юбке дело. Просто ускользает, и все.
А на женственность у мужчины и нюх, и вкус, и – надежда. И он ищет ее встретить, пробудить, обнять. Но как он ни бушует вокруг, с какими только саблями ни устраивает свой танец, – проносится взад вперед, и по кругу, и по спирали, и вверх и вниз, и вправо и влево, и вокруг своей оси – в бешенном, все ускоряющемся ритме, вот вскинул руки и полетел, как ни пронзает себя всеми остриями на свете, оставаясь вечно живым и прекрасным, – все напрасно. Нет таких высоких гор, с которых она не низринула бы его в пропасть, и он по колени, по пояс, по плечи вбит в землю до самого ее центра, не может понять, что произошло: он ведь… И нет такой мужской красоты, гордости и духовной силы, которую она не истерзала бы и не свела бы на нет, и вот он ползает и пресмыкается как червь, прожив бесплодную бледную жизнь. И нет такой широты души, которую бы она не заполнила тьмой, богатства сердца, которое она не вышвырнула бы прочь и не развеяла по ветру, он так и приходит к Божьему порогу измученный, опустошенный, так и не познавший женщину, заблудившийся в собственной тьме, не просветленный ею, в недоумении, что же он гладил и что в своих руках держал, во что проникал.
Она не могла простить ему, – о, один только Бог (или кто-то другой) знает, чего только она не могла простить ему!, и месть ее была страшна – она утверждала свое торжество над ним, сберегши свою главную ценность неприкосновенной, не отдав ему то, что было ему нужнее всего на свете, как воздух, как пища, как солнечный свет и как ее тело – ее женственность. Отдавшись физически, она не прилепилась душевно, и это лишило его возможности любить ее. Кто бы объяснил ей, что мужчина, если не любит, – умирает. Здесь она совершает величайшее, тягчайшее преступление, ограбление века: не отдает ему то, что, хотя и в ней, но принадлежит ему.
А вы говорите – отдается! Ничего она не отдается, если не отдает. Один обман. Еще хуже – самообман. Ни себе, ни людям.
Да-да. Все зависит от женщины. От мужчины зависит другое. Все в мире имеет свое назначение, свой смысл, и каждое существо играет свою роль. Не может мужчина рожать детей и женщина сама себе зачать ребенка. Роль, смысл и назначение женщины – основное, главное, ради чего она вообще была создана – привносить в мир женственность, силами своей души и тела производить ее и отдавать миру, – на то и дана ей плодоносная и благодатная душевная и телесная почва. Все ее существо, тело ли, мысль, чувство, ее душа выделяет, производит этот божественный секрет, этот нектар, этот мед жизни. И, произведя его, женщина радуется своему творению, это ее дитя, плод любви к ней прекрасных богов. Эта радость сердца и тела, ощутивших в себе жизнь, нашедших свой смысл и осуществивших свое назначение, наполняет каждое ее движение, она живет в сиянии глаз, в переливах голоса, в речи и смехе, в жесте, осанке, в том, как она берет что-то в руки и как держит, и как выпускает из рук, как подает руку для поцелуя, припод-нимая слегка кисть навстречу целующим губам, как она держит, несет свою голову, как она умеет заставить звучать свои волосы, в ее запахах, в жизни и игре фигуры, которая словно стремится распространить свое магическое действие широко вовне, так что оживляются складки ее одежды, они веют, то таинственно скрывая, то обнажая – женщину. Она потому и волнует, потому и влечет к себе, что все ее существо полно женственностью, она ее дарит миру. В ней – вечная прелесть творения.
Но женственность – не просто свойство, качество или их комбинация, не игра воображения. Это преображенная, превращенная в чудо жизнь, ставшая душой, которая наполнила тело и заставила его звучать, петь и светиться. Это цвет жизни.
Но есть у нее и своя миссия, которая в том, чтобы произвести плод. Какой у женственности плод?
Здесь одна из наиболее волнующих тайн, из тех, на которых держится и чем жив мир. Плод этот может образоваться только у мужчины, только в его душе и его сердце может он возникнуть. Зачать его должна женщина, и сделать это она может своей женственностью. Заметьте, женственностью, еще не любовью. Любовью она будет делать большее, она будет его спасать.
Ах, много пустоцвета и слабых, безжизненных, кислых плодов, которые падают на землю и исчезают, не успев набрать зрелости, или - хуже - гниют и отравляют своей дохлостью всю и всем вокруг жизнь.
Женщина и мужчина меняются местами. Ибо в мужчине есть и женское начало, как в женщине – мужское. Они только не выступают явно, физически ощутимо. Это – душа, она в них обоих – женщина, и это дух, который в них обоих – ипостась мужская. Но кроме этого многое еще есть в нас таинственного, неожиданно и благодатно принадлежащего противоположному полу. Те двое первородных, Адам и Ева, вышли из единого существа, разделившегося на мужчину и женщину. Но окончательного и абсолютного разделения не произошло, и так и осталось. И это хорошо, иначе мужчина и женщина вообще не смогли бы ни найти, ни понять друг друга.
- Что ж это за плод такой чудесный?
- Плод этот есть любовь. Женственность – семя. Как оно попадает в мужчину, можно себе представить. Оно широко разлито в мире и ищет осуществиться, оплодотворить и зачать свое. Миллионы сознательных, полусознательных и бессознательных уловок, на которые способна только женщина, и вот, ей навстречу выходит – он. Выходит, потому что он тоже ищет своего осуществления. Его гонит вперед инстинкт – нет, не размножения, инстинкт творчества. Его творчество – любовь. Он без нее – бессмыслен, он без нее – не живой.
Он ищет жизни, которая есть любовь – его любовь, и всеми своими фибрами, последними элементарными частицами знает, что зародиться, зачаться в его сердце она может только с нею, с женщиной, при ее помощи, ею. Он говорит: «Я сам, сам взращу в себе этот плод и подарю его тебе и всему миру, только приди и дай мне твое семя, оплодотвори меня, дай своей живой воды, чтобы я мог жить, вот сейчас, смотри, я умираю, сжалься».
А ее живая вода – женственность.
Она, если проявляется, видима всеми, и весь мир застывает в ожидании, предвкушении осуществления высшего счастья и назначения человека – что, вот, появится принц примет ее в свои руки, в свое сердце, ибо это дело сердца создавать принимать в себя женственность (в руки – женщину, в сердце – семя). Не мужество, что на поле сражения с врагом ли, с трудностями ли жизни, но мужественность – когда мужчина способен принять, беречь, хранить и лелеять женщину и ее семя, подарившую ему себя, оплодотворившую его, сделавшую его через то – мужчиной.
- А какой тогда плод производит мужественность в сердце женщины?
- А это уж я Вас попрошу мне сказать. Вы свою партию знаете лучше. Спросите свое сердце, оно должно знать.
- Хорошо, спрошу иначе: Чем, по-вашему, возбуждается любовь женщины?
- Кумушка, мне странно это. Почему Вы так? Я ведь только по-мужски на вещи могу смотреть. Я как раз к Вам с этим вопросом. Откройте мне тайну Вашей любви, чем Вам мужчина дорог, что в нем для Вас смысл, и за что и почему Вы его любите. Если любите. Вообще, что это такое – женщина любит? Я ведь только за себя могу, и то по-настоящему за завесу не проникаю. Все догадками.
- Почему некоторые мужчины такие злые?
- А чем тогда подменяете Вы? Между прочим, Вы говорили о доступности. Это прозвучало у Вас как распутство. Что ж, так и было написано на ее лице: иди любой, кто хочешь, я с тобой? И все – и человек интеллигентный, и человек средний, и человек грубый, самец, все на это одинаково «клюнули»? А как чувствовала себя она? Достигающей цели? А как чувствовали себя Вы?
… то яблоко, которого отведал Адам и потерял навек покой, и ищет с тех пор весь мужской род эту свою радость, свое счастье. Царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной и ты, кто ты такой? Иванушка дурачок, принц, – все ищут освободить заколдованную, похищенную Кащеем царевну, принцессу – женственность. Даже Баба-Яга помогает, как странно.
Вот оно что: она заколдована.
- Она – кто: Женщина или женственность?
- Обе.
А доступность – так к себе же самой.