(Окончание, начало в №9)
Искусство нравиться – это умение обманывать.
Вовенарг

87.
Ни ювелира, дарившего ему произведения искусства, которые
Наряду с другими его филигранными работами составляли гордость его
Коллекции и вызывали плохо замаскированную зависть у тех, кто утром
Заходил в его больничную палату, чтоб руками потушить факелы,
88.
Ни беззубого звездочёта, снимавшего оранжевый тюрбан и показывавшего
Лысую голову, когда он между делом спрашивал у него, сколько звёзд
Может поместиться в ладони Мальчика-с-пальчик, в ширину составляющей
Приблизительно столько метров, сколько было от рая до тартара,
89.
Ни мудреца-стоика, ведущего беспрерывные телепатические
Диалоги со странствующим заклинателем змей, умеющим перевоплощаться
И не желавшим даже из-под палки делиться своим талантом с поэтами,
Пребывавшими в затяжном кризисе – ты знаешь, о ком я тебе говорю,
90.
Ни меткого охотника, идущего, напевая фанданго, по лесу с полным
Ягдташем и боязливо озирающегося по сторонам из-за того, что сельские
Наушники распространили не лишённый оснований слух о синем кабане,
Наевшемся желудей и, свихнувшись, убивавшем в дуплах кротких белок,
91.
Ни прозорливого дирижаблестроителя, спешащего на конференцию,
Посвящённую вопросам охраны окружающей среды от обнаглевших людей,
И ради шутки пугавшего своих талантливых учениц разножанровыми
Историями эсхатологического толка – девочки тряслись от страха,
92.
Ни гербария, с живущим на шестнадцатой странице лютиком, которому
В основном снились феерические сны, и он, проснувшись в холодном поту,
Спешил рассказать их белому маку, попавшему сюда против своей воли,
Срезали белый бутон, высушили по всем правилам и вклеили навсегда,
93.
Ни лакированных туфлей, надеваемых во время бесцельных
Прогулок по бездорожью, приводивших его к пропасти, куда с
Нескрываемой радостью, сняв парики, прыгали нобелевские лауреаты,
Потерявшие вкус к жизни после торжественной церемонии в Стокгольме,
94.
Ни сестры, вышедшей замуж за бродячего комедианта, в промежутках
Между спектаклями в поте лица зарабатывавшего на хлеб насущный игрой
На аккордеоне перед отдыхающими в оазисе купцами – они привозили
На продажу вышедшие из моды комментарии к гностическим романам,
95.
Ни автопортрета, написанного акварельными красками на солнечном луче,
Проникшем сквозь заколоченные крест-накрест автохтонами Вселенной
Ставни в пятиугольное помещение, где долгое время с рыжеволосой
Пассией жил бесталанный поэт, влюблённый в историю о Нарциссе и Эхо,
96.
Ни усыпанной бриллиантами короны, надеваемой только в тех случаях,
Когда он хотел блеснуть красотой перед профессиональными послами,
Приехавшими из Мидии просить его о снятии запрета на обоюдно
Выгодную торговлю перезрелыми волчьими ягодами и можжевельником,
97.
Ни вестника, собравшего у скульптора Мирона взбудораженный
Народ, чтобы, переведя дух, сообщить им о том, что из райского сада
За незначительное правонарушение выгнали голодных любовников
И запретили им на пушечный выстрел подходить к низкому забору,
98.
Ни месторождения полезных ископаемых, разрабатывать которые он
Не спешил, потому что не нуждался в деньгах, точнее, не видел в них той
Силы, которая могла сдвинуть с места гору, окружённую частоколом
С насаженными на колья головами самодостаточных критиков прогресса,
99.
Ни реки с живущими в ней зооморфными божествами, которые
Ходили к своим хтоническим родственникам на чашку чая по тоннелю,
Усеянному черепами женщин, умудрившихся сохранить девственность,
Живя в гареме, где места евнухов занимали любвеобильные казановы,
100.
Ни банщицы, доставлявшей ему неслыханное удовольствие,
Соблазнить которую он считал ниже своего достоинства, потому что она
Была женой его конюха – единственного человека, зарекомендовавшего
Себя с хорошей стороны и не просящего у него денег на ремонт дома.
101.
Ни шапки-невидимки, надеваемой крайне редко, да и то зимой, чтоб держать
В тепле голову, носить которую ему становилось все труднее, и он,
Обхватив её руками на досуге, часто думал – отрубить без посторонней
Помощи в подвале, где в карасах хранилось тысячелетнее вино,
102.
Ни адептов синкретического учения, по которому все люди были богами,
Но об этом нельзя было говорить громко ввиду того, что это могли
Услышать переодетые в разносчиков жёлтой прессы врачи и упрятать
Надолго в психиатрическую лечебницу – местопребывание свободолюбцев,
103.
Ни дендрария, где росли реликтовые деревья с других планет, умеющие
Играть в пятнашки и в сердцах проклинающие стража, запершего входные
Двери на семь замков и отделившего их от неба крышей, залатанной
Кровельщиком – большим поклонником «Гимнов к ночи» Новалиса,
104.
Ни труднодоступного замка, при длительном строительстве которого
Погибло бы по разным субъективным причинам несметное количество
Мускулистых архангелов и их внебрачных детей, похороненных рядом
С кумирней по всем канонам религии солнцепоклонников,
105.
Ни мистификатора, занятого умозрительными играми и считавшего, что
Жить за чужой, желательно государственный, счёт может только тот,
Кто умеет играть на губной гармошке сюиты Шёнберга – большого
Любителя вкусно покушать, основоположника додекафонической музыки,
106.
Ни опрятно одетого садовника, чем-то похожего на мнимого аквалангиста,
Решившего подружиться с рыбами и выучить со временем их сложнейший
Язык, чтобы знать наверняка, кому молятся перед смертью стерляди –
Хитрые существа, верящие в бесконечное шоу с переселением душ,
107.
Ни кудлатого филина, сидящего на выкрашенной в фиолетовый цвет
Балюстраде рядом с гордым витютнем, равнодушно смотрящим на хлебные
Крошки, и, будучи голодным, упрекавшим себя в том, что он не может
Отказаться от глупого принципа и позволить погладить себя по шее,
108.
Ни обычного в фигуральном смысле слова пришельца, превращавшего горы
В холмы, холмы – в равнины, а равнины – во впадины, и заливавшего их
Водой из лужи, где плавали двоякодышащие, не считавшие зазорным
Исполнять унизительные поручения Энлиля – бога в алой камилавке,
109.
Ни толкователя сновидений, большую часть жизни проводившего в Непале
У каскада, за которым стоял его разбираемый шалаш, где в знойную пору
Собирались у костра получатели проверенных знаний из хроник Акаша –
Секретной духовной области с распахнутыми трехугольными окнами,
110.
Ни отремонтированной штукатурами покойницкой с находящимися там
Студентами-медиками, которые надеялись, что за неопознанными трупами
Никто не придёт, и они смогут начать оригинальный эксперимент
По оживлению имевшего печать на морщинистом лбу великана,
111.
Ни, на первый взгляд, ботаника, путём скрещивания выведшего
Однолетнее растение, запах которого усыплял бы человека, находящегося
От него на расстоянии ста метров как минимум и последние двадцать
Лет страдающего бессоницей – любимой болезнью фальшивомонетчиков,
112.
Ни темнокожего ныряльщика Орманагура, доставшего со дна – он знал
Место – Тихого океана фаянсовые статуэтки шумерских богов, предметы
Домашнего обихода этруссков и песочные часы, не нуждавшиеся в
Ремонте – я покажу тебе, почему они до сих пор исправно работают,
113.
Ни расшитого диковинными узорами камзола – подарка белошвейки,
Надоедавшей ему рассказами о тех судьбоносных моментах из своей
Многострадальной жизни, которые помешали ей стать желанной жрицей
В храме любви, построенном из красного дерева на пожертвования мужчин,
114.
Ни зверинца, полностью заселённого рождёнными в неволе хищниками,
Которых в час пополуночи он выпускал из просторных вольер
И смотрел, как они мирно гуляют с десятилетним внуком одевавшегося
По последней моде лесопромышленника – человека высокой морали,
115.
Ни поющего фонтана, возле которого языческие божества – они стояли
На ходулях – прыгая на батуте и кувыркаясь в воздухе под улюлюкание
Выспавшихся чернокнижников и мужеподобных жён в просвечивающих
Платьях, молча жонглировали тремя мёртворождёнными истинами,
116.
Ни разведённого реаниматора, в период его клинической смерти звонившего
Своей подруге, отдыхавшей на Лазурном берегу с племянницей,
Писавшей остросюжетные детективные романы, хорошо раскупаемые
Без широкомасштабных рекламных акций в Венгрии и Норвегии,
117.
Ни лепрозория, построенного на финансы судовладельца, куда бы он
Наведывался, чтоб поговорить по душам с одноглазым прокажённым,
Открывшим с согласия директора ателье по пошиву преимущественно
Женского нижнего белья, уходящего на экспорт в Италию и Францию,
118.
Ни восьмиэтажной, построенной по последнему слову техники библиотеки,
Где штабелями лежали головы острословов, регулярно приносимых Эзопом –
Зловредным стариком, считавшим своим долгом пошло высмеивать и
Отрицательные, и положительные качества выходящего из яранги деда,
119.
Ни придворного новеллиста, обещавшего ему написать правдивую историю
Происхождения его настоящей фамилии и постоянно находящего причины
Субъективного характера, чтоб не сесть на стоящий на террасе письменный
Стол и не сжать в левой руке еле дышащее, изношенное гусиное перо,
120.
Ни подводной лодки – она не могла всплыть на поверхность водохранилища
Из-за поломки двигателя, собранного вручную на двух континентах
В ситуации строгой секретности под надзором инфантильного конструктора,
В детстве – об этом знают все – болевшего ветрянкой и корью,
121.
Ни иллюзиониста, на глазах заспанных зевак мастерски убиравшего
С простуженного неба раскалённое солнце, становящегося головой
На замшелый пень и не спеша перекладывавшего со ступни на ступню
Светило, полное законной ненависти в адрес трусливых элохимов,
122.
Ни самого мощного в мире телескопа, всматриваясь в объектив которого,
Он видел бы, как в центре Земли начинается какое-то хаотическое
Движение, и это может иметь губительные последствия, в первую очередь,
Для порхающих над заливным лугом пёстрокрылых бабочек и стрекоз,
123.
Ни лукавого казначея, пойманного на воровстве и отрицавшего свою
Очевидную вину с такой убеждённостью, что могло создаться впечатление
О нём, как о самом чистом, непорочно-безгрешном существе в этом мире,
Которого ждут - не дождутся в фешенебельном раю аппетитные женщины,
124.
Ни колбы с сильнодействующим мышьяком, хранимой в тёмном месте,
Куда он входил с большой опаской, боясь потревожить покой скорпионов,
Притаившихся под японским гардеробом среди новорождённых мышат –
Они ждали, когда кошка – их приёмная мать - накормит их грудью,
125.
Ни четырнадцатилетнего сына, любившего стрелять из берданки в лица
Серафимов, идущих по Млечному пути в сторону вывернутой наизнанку
Чёрной дыры – это вызывало вселенский скандал, замять который
Ему помогал его непререкаемый авторитет в великосветском обществе,
126.
Ни приезжавших в красном тарантасе актёров – они разыгрывали на фоне
Спускавшихся сумерек сцены из жизни наглого тушканчика, попавшего
В когтистые лапы варана, и вместо того, чтобы слёзно просить о пощаде,
Угрожавшего неграмотной рептилии адской местью в следующей жизни,
127.
Ни ортодоксальных фонарщиков, поднимавшихся с циновок в четыре часа,
Чтоб осветить улицы столицы, а затем, собравшись вместе в трактире,
Распевать песни под непродолжительные аплодисменты смеющегося
До упаду Мома – коронованного мной бога злорадства и насмешек,
128.
Ни военного флота, курсировавшего вдоль берега, на который
В предутренний час приземлялась жар-птица, на самом деле являвшаяся
Хромой, косившей на оба глаза заколдованной принцессой из сказки,
Ставшей настольной книгой для знакомого тебе преждевременного гения,
129.
Ни подводной пещеры, где за длинным праздничным столом напротив меня
Сидел пряничный мальчик, просивший людоеда, чтоб он его съел, потому
Что ему надоело думать о том, в какое тело насильственно загоняют его
Артистическую душу – она была в числе первых выкованных душ,
130.
Ни умалишённого советника, получавшего огромные деньги за то, что
Он, когда нужно было говорить, молчал, а когда нужно было молчать,
Пускался в такие словоизвержения, что на душе становилось муторно,
Тянуло выть на луну, поворачивавшуюся спиной к астрофизикам,
131.
Ни собравшегося со дня на день вернуться с повинной изгнанника,
Осознавшего свои грубые ошибки и надеющегося, что его не четвертуют
В присутствии индифферентной родни, а уложат на покрытый картой мира
Стол и приступят, надев противогазы, к леденящей душу вивисекции,
132.
Ни выжлятника, спустившего свору собак на медведя, недавно приехавшего
С Северного полюса – он не нашёл общего языка с братом, который
Настаивал, что первые медведи разгуливали в белых шкурах, а потом,
Переселившись в тёплые края, переоделись в одежду тёмных тонов,
133.
Ни разноязычного войска, совершавшего под командованием
Грозного пигмея опустошительные набеги на благоустроенную страну,
Поочерёдно управляемую отпрысками бога, вследствие чего пополнялась
Казна – любимое место его двойника – бестелесного и бездушного типа,
134.
Ни разделённого полноводной рекой фруктового сада, где росли умеющие
Молчать ромашки, привезённые сюда в полночь на двухцветном корабле,
Научившемся осторожно обходить остроконечные рифы – они опускались
Под пенистые воды и, вынырнув, пробивали остовы невнимательных судов,
135.
Ни скуластого оружейника, днём работавшего в арендованной у швеи
Мастерской, а по ночам, переодевшись в актёра, олицетворяющего уныние,
Ходящего по пустынным улицам выселка, выгравированного чеканщиком
На дне блюда для фруктов и экзотических овощей,
136.
Ни редкобородого чародея, носившего в кармане пальто волшебную
Палочку и от случая к случаю показывающего ему духовный мир,
По моим поверхностным подсчётам, населённый деградирующими
Личностями, предпочитающими членораздельной речи протяжное мычание,
137.
Ни тени, выставленной из рая за то, что она совала нос в чужие дела,
И оказавшись – без средств к существованию – у культового сооружения
Тринадцатого века, веселящей туристов из Западной Европы – в их рюкзаках
Лежали пахнущие типографской краской собрания сочинений Ницше,
138.
Ни одержимого идеей фикс изобретателя, спрятавшегося от преследователей
В пещере со сталактитами и корпевшего над универсальной модификацией
Перпетум-мобиле, чертежи которого с его лёгкой руки видоизменялись
С калейдоскопической быстротой – он и сейчас занят самопожиранием,
139.
Ни дозорных, сообщавших ему азбукой Морзе о маневре врага, стоявшего
На противоположном берегу и ждущего, когда нависнут сумерки, и дождь,
Ливший не переставая три месяца, прекратится, и яркая луна высветит
Асфальтированный большак, по которому они поскачут вслед за кенгуру,
140.
Ни стеклодувов, задолго до финикийцев вывозивших свою уникальную
Продукцию на рынки переднеазиатского города, своим богатством ничем
Не уступавшего Эльдорадо – местопребыванию материальных желаний
Человека, забывшего поучительную историю о грешнике Соломоне,
141.
Ни бесхозного флигеля, на его чердаке – выломай дверь
Правым плечом – среди рухляди и хлама валялся надтреснутый череп
Адама Кадмона, постепенно наполняемый холодной талой водой сквозь
Проём в прохудившейся кровле на радость толстобрюхим жабам,
142.
Ни пятнистой пантеры, часами сидящей у его ног в ожидании момента,
Когда он провалится в кому, чтобы, вонзя клыки в его шею и перекусив
Её, быть затопленной первосортной кровью, хлынувшей Ниагарским
Водопадом - если будем говорить без обиняков - то блёклой его копией,
143.
Ни работавшего в парке ездовой лошадкой Пегаса – он получал по
Заднице удары крапивой от детей, в чьих телах жили души слабых поэтов,
По отношению к которым – подчеркнём это особо – он вёл себя по-хамски
И высокопарно, исходя из закреплённого народной молвой за ним статуса,
144.
Ни колумбария, куда бы он захаживал, чтоб потрогать урну с прахом друга,
Лицом к лицу столкнувшегося с русалкой, мечтавшей стать матерью, но
Никак не могущей забеременить от матроса, вынужденного прикасаться
К набухшему соску, вокруг которого торчали жёсткие волоски,
145.
Ни гостиницы, где бы он отдыхал от надоедливого Времени, которое
Постоянно напоминало ему о своём существовании и этим вводило его
В безысходность, граничащую с безумием и подталкивающую его к
Чарующей мысли о самосожжении на ратушной площади,
146.
Ни грота, непроизвольно издававшего такие звуки, что из-под
Земли выползали ненавидящие свет божий ехидны и становились легкой
Мишенью святого Георгия – без особого сожаления он пронзал их копьём,
Заострённым с обеих сторон, и скидывал в яму, где гнили трупы драконов,
147.
Ни загородной виллы, жёлтым фасадом смотревшей на безлесое плато,
Где в дождливую погоду недоучившийся пиротехник устраивал фейерверки,
А его дети, очарованные зрелищем, писали письма Птаху, стараясь выведать,
Кто подкинул ему идею о гениталиях – инструментах весьма странных,
148.
Ни пекаря, игравшего с ним в шахматы на пне, вокруг которого посмотреть
За перипетиями поединка собрались гроссмейстеры, тактично дававшие
Ему понять, что он слаб, и чтобы свести партию вничью, ему надо вставать
Рано утром и отжиматься на кулаках от пола, усыпанного битым стеклом,
149.
Ни обезьяны, настолько похожей на человека разумного, что многие
Метафизики здоровались с ней за руку, спрашивали о её самочувствии
И, получив исчерпывающий ответ, отойдя в сторону, благодарили Случай
За то, что он свёл их в тёмном переулке с такой образованной тварью,
150.
Ни чёрного кота, ходящего по комнате из угла в угол в истертой, рваной
Треуголке и спрашивавшего у робкой кошки на сносях, почему кучевые
Облака, сталкиваясь с грозовыми, предпочитали сворачивать направо,
А не налево, на что кошка, после окота, беспомощно пожимала плечами,
151.
Ни птицелова, поймавшего за крылья глухаря, который уговаривал его
Пустить себе пулю в область солнечного сплетения, чтоб попасть в рай,
Где практически не осталось свободных мест под фиговыми деревьями,
И куда с распростёртыми объятиями впускали лишь писателей-самоубийц,
152.
Ни верхнего зуба змеи, в самый последний момент по воле провидения
Впущенной в ковчег, о котором Арарат – свидетель многих драматических
Сцен – долгое время не хотел говорить правду, не желая разочаровывать
Ангажированных комментаторов самой издаваемой в мире книги,
153.
Ни персиковой рощи, разбитой книгопечатником в живописной долине
И магнитом притягивавшей к себе искушенного читателя, дважды подряд
Совершившего головокружительное путешествие по волнообразным
Галлюцинациям поэта, читавшего стихи только умному духу противоречия,
154.
Ни соглядатаев в непромокаемых плащах – они приносили ему ценные
Сведения о моральном духе войска противника, тем самым давая ему
Возможность в дерзких мечтах крушить на своём пути цитадели
И бешеным темпом продвигаться к заветной цели – мировому господству,
155.
Ни неподкупного таможенника, пресекавшего любые попытки вывоза за
Рубеж антикварной мебели и столового серебра, за что его награждали
В торжественной обстановке орденом, а после застолья в тихой, домашней
Обстановке прикрепляли к лацкану пиджака девятиконечную звезду,
156.
Ни выточенного из абрикосовой косточки кольца, надетого на указательный
Палец неба – после долгих упрашиваний она согласилась стать его
Ветреной невестой и, встав на самокат, поехала в сторону магазина,
Где продавались произведенные в провинции Шампань свадебные туфли,
157.
Ни порта – там стояли на приколе торговые суда соседних держав, капитаны
Которых, дождавшись проверки документов, получили письменное
Разрешение начать выгрузку табака, собранного на склонах Фудзи – туда
Приходил подышать свежим воздухом Рюноскэ Акутагава,
158.
Ни медальона с портретом молодой женщины, которую Симон-волхв
Выдавал за Елену Прекрасную и долгое время обманывал рыбаков
И плотников, искренне верящих, что игра в воскрешение берёт начало
В Древнем Египте – родине мученика Осириса, бога оживающей Природы,
159.
Ни слона, приобретённого им за приемлемую цену в Южной Бенгалии
У просветлённого раджи, живущего перед храмом в герметичном шаре
И готового объявить себя аватарой Кришны, которому ежеквартально
Должны приносить подношения и умолять, чтоб он не гневался по пустякам,
160.
Ни кривоглазого гадальщика по опавшим листьям, предсказавшего, что он
Спасёт человечество от пандемии гриппа и во всех мало-мальски больших
Населённых пунктах поставят ему памятники из ракушек, один к одному
Воспроизводящих рокот ночного моря – если конкретнее – Баренцева,
161.
Ни рвущихся обратно беженцев из ада, утверждавших в средствах массовой
Информации, что на их исторической родине произошли глобальные
Перемены, и жизнь там стала настолько увлекательной, что каждый не
Прожитый там день они воспринимали как трагедию,
162.
Ни шатра посередине знойной пустыни – вокруг него на цыпочках ходили
Безликие черти, намеревавшиеся обманом вовлечь его в заколдованный
Круг, и вдоволь насмеявшись над жестикуляцией униженного, пинком под
Зад выпроводить его из реальности, временами смердящей миазмами,
163.
Ни торговца восточными сладостями, привозимыми на местный рынок из
Страны, где властвовал самодержец-психопат, направо-налево казнивший
Всех, кто осмеливался усомниться в его способностях быть добрым
И мягкосердечным несмотря на пасмурную погоду и раскаты грома,
164.
Ни ухоженной бороды, почёсывая которую он сравнивал бы себя с живущим
На небесах оракулом, порой отправлявшим на Землю посланников,
Говоривших с полуграмотными пахарями на возвышенные темы, и
Призывавший их не ходить по полю, засеянному подсолнухами,
165.
Ни пленника, томящегося двадцать четвёртый год в сыром подвале,
Пол которого был выстлан каменными плитами, доставленными до
Первого солнечного затмения людьми, имевшими отдалённое
Представление о качествах Бога – руководителя игры со строгими правилами,
166.
Ни весёлых сотрапезников, среди которых он чувствовал бы себя лишним,
Потому что не мог поддерживать разговор, касающийся последнего дня
Перед окончательным заходом Солнца, и постоянно попадал впросак
Из-за своих неуместных предположений о жизни, бьющей ключом на Марсе,
167.
Ни бабушки в солдатских сапогах, ходящей по покатому склону горы и
Собиравшей целебные травы, из которых она варила снадобье
И продавала тем, кто хотел, чтоб у него исчезли веснушки на спине,
Пропала сонливость и походка стала похожей на походку мастодонта,
168.
Ни инженера, бьющегося головой об стенку после безуспешной попытки
Создать макет будущего мира в штольне за разваливающимся столом,
Куда не проникал луч света и передвигаться можно было только наощупь
С широко раскрытыми глазами, массируя родимое пятно на переносице,
169.
Ни висящего на шее талисмана, который оберегал бы его от появления
В крови вредоносных бацилл, стремящихся парализовать отлаженную работу
Мозга – прообраза всех персональных компьютеров – и, покинув артерии,
Опутать планету, лежащую на панцире нервной галапагосской черепахи,
170.
Ни наследства, исчисляемого миллионом серебряных монет времён заката
Ассирийской державы, просуществовавшей – со взлётами и падениями –
Тысячу лет и уничтоженной более дисциплинированными в военном
Смысле слова народами – об их вождях посплетничаем чуть позже,
171.
Ни мумии представителя человеческой цивилизации, добровольно
Оставившей эту Землю на дельтаплане и перебравшейся в спешке на
Небо, где ей пришлось воевать за место под солнцем с коренными
Жителями – чемпионами Вселенной по восточным единоборствам,
172.
Ни двуглавого дракона, вылупившегося из яйца на дне лога, поросшего
Дикой коноплёй – прекрасным материалом для изготовления верёвок -
Пользующихся большим спросом в среде потенциальных самоубийц –
Для них я строю реабилитационные центры с паровым отоплением,
173.
Ни стремления хоть как-то приукрасить свою унылую жизнь общением
С теми, кто беспрепятственно входил в рай, где ещё не были посажены
Два плодоносных дерева, косвенно давшие толчок для начала эволюционных
Процессов, которые неукоснительно ведут людей к счастливому будущему,
174.
Ни инкрустированной перламутром шкатулки, в которой он хранил как
Зеницу ока поцелуй, рождённый ночью и напоминавший ему о женщине,
Зарубленной им в порыве ревности топором на глазах изумлённой челяди
За пахучими клумбами у искусственного озера, где плавали лебедухи,
175.
Ни лукошка, сожжённого на погребальном костре вместе с красавицей
Жанной д’Арк по причине того, что она не посчитала нужным сказать
Повару, приготовившему в походных условиях рагу, что вперемежку с
Подосиновиками в нём лежал хихикающий мухомор,
176.
Ни визитёров в шутовских колпаках, осмелившихся говорить ему, что он
Существует только в их воображении, потому что они исповедуют -
Не верь - радикальный солипсизм и не пьют вина, какая бы сильная их не
Мучила жажда при переходе через Кордильеры с мешками за плечами,
177.
Ни дельфинария, стоящего на сваях и могущего в любую минуту рухнуть
На головы тех, кто считал его махровым человеконенавистником, смысл
Жизни которого состоял в систематическом поедании древесных грибов,
Дающих ему силу в борьбе против осаждающих мозг ядовитых мыслей,
178.
Ни ангела-хранителя, менторским тоном говорящего ему о том, что жить
Надо на одном дыхании и не бояться совершать безрассудные поступки,
За которые рано или поздно придётся отвечать перед судом – возможно
Он состоится на чердаке заброшенного дома на окраине старой Праги,
179.
Ни фокусника в белой чалме, которого зрители закидали гнилыми
Арбузами, и он, вернувшись в шатёр, потребовал внятных объяснений
У змей, открывших карты звёздного неба и доказавших, что сегодняшнее
Расположение светил благоприпятствовало всем его дерзким начинаниям,
180.
Ни отца, попавшего после кораблекрушения на полуостров – о его широте
И долготе написано в судовом журнале Отто Юльевича Шмидта –
Населённый эстетствующими каннибалами, с тревогой смотрящими на него
Как на субъекта планомерно вымирающей низшей человеческой расы,
181.
Ни рыбаков, поймавших ажурный балахин, выскользнувший из грубых рук
Прачки со словами о том, что он получил свободу и больше не будет
Бахрамистыми рукавами прикрывать глаза, когда в опочивальне вновь
Начнётся кровосмесительная оргия с элементами мазохизма и садизма,
182.
Ни извивавшейся перед ним как ветхозаветная змея танцовщицы
С аляповатыми бусами на шее, певшей фривольные песенки, при этом
Картавя и не полностью выговаривая междометий, не по вине учительницы
Из общеобразовательной школы, которую она не посещала,
183.
Ни ленивой анаконды, временами позволявшей ему ездить на себе по
Тёмным заповедным уголкам царства, основу которого в незапамятные
Времена заложили архангелы без светящихся нимбов, без кругов под
Глазами, без крыльев, во многих местах пробитых шальными пулями,
184.
Ни твидового пиджака – он купил его у вышедшего на пенсию гондольера,
Вместе с которой в подвале винного магазина он пел баркаролу перед
Отъездом из Венеции в родную глушь, где его с нетерпением ждали, чтоб
Спросить, когда приедут на каурых клячах четыре всадника Апокалипсиса,
185.
Ни дочери, чьё ласкавшее слух имя запрещалось произносить даже
Вполголоса, потому что оно могло вызвать к жизни находящихся в спячке
Змей, которые, получив приказ снизу, перешли бы в атаку на
Пахарей и, умертвив их, двинулись бы рядами на дворец криптографа,
186.
Ни однорукого хирурга, получившего расчёт и уехавшего в Новую Зеландию,
Чтоб лечить жирафов и бегемотов от странного заболевания и, когда
Выдастся свободный денёк, осматривать достопримечательности города,
История которого, по словам независимых экспертов, насчитывала сто лет,
187.
Ни патефона, покрытого скатертью, выполненной в технике макраме, на \
Которой стояла хрустальная ваза – по моим достоверным сведениям,
Обожавшая смотреть, как с лежащих в ней гвоздик падают на стол
Изрисованные чёрным карандашом импрессиониста слёзы Дали,
188.
Ни раба, машущего над ним веером и мечтающего о наступлении
Ночи, чтоб выйти за пределы очерченного углём круга и, встретившись
Со своей возлюбленной, рассказать ей о дождевых каплях, за которыми
Он наблюдал, отшторив алые гардины и сев в вольтеровское кресло,
189.
Ни резчика по дереву, всю свою энергию направлявшего на создание
Триптиха на религиозный сюжет - о нём мало что было известно в то
Время собирателям легенд о строптивых ослах, даже под страхом смерти
Отказывавшихся работать на чайных плантациях в стране Ду Фу и Ли Бо,
190.
Ни портного, тактично подчёркивавшего свою непохожесть на других
Лишь потому, что он носил цветастую рубашку пуговицами вовнутрь
И при виде иглы падал в обморок, из которого его выводили ударами
Весла по голове, где правая и левая части мозга работали сообща,
191.
Ни плывущего по океану на хворостинке прусака, минуту назад пришедшего
В себя на галечном берегу и содрогнувшегося от осознания мысли о том,
Что восьмирукий Вишну сдержит данное в подпитии обещание и превратит
Его в таракана из каменоломни – когда-нибудь я тебе его нарисую,
192.
Ни стражников, уличённых в предательстве и отправленных на край света,
Где они, сидя в собачьих упряжках, катались по Ледовитому океану, иногда
Перепрыгивая на дрейфующую льдину и мечтая увидеть айсберг, сошедший
С ума оттого, что он не смог себе ответить: кем же были его родители,
193.
Ни деда, начавшего свой путь с подмастерья гончара и достигшего
Величия на военном поприще, что и стало основополагающей причиной
Для его назначения на пост министра иностранных дел с неограниченными
Полномочиями и возможностью выдавать гражданство беглым юпитерянам,
194.
Ни чистильщика обуви, прохладно относившегося к классической музыке,
Исполняемой симфоническим оркестром под управлением Люцифера,
Любимого персонажа Вильгельма Гауфа, посвятившего ему несколько
Проникновенных романов и рано ушедшего с одной авансцены на другую,
195.
Ни лучников, ходящих по периметру военного лагеря в чём мать родила
И объясняющих это тем, что они не согласны носить в пятидесятиградусную
Жару кольчуги и могут обосновать это в любом суде, если их туда
Приволокут, чтоб обвинить в аморальном поведении и растянуть на дыбе,
196.
Ни духовного учителя, давшего себе клятву не тратить попусту время
На объяснение причин возникновения противоречий при чтении двух книг
Одного автора – свидетеля падения иголки в стог сена и поджога этого
Стога крестьянами, читавшими на ночь притчи о развратных эльфах,
197.
Ни графомана, уверенного в том, что он нашёл-таки свой стиль и готов
Вступить в дискуссию с критиками, ничего нового не увидевшими в его
Рассказах, написанных под сильным влиянием мастеров раннего
Средневековья, с которыми меня связывают дружеские взаимоотношения,
198.
Ни театра, на сцене которого он готовил бы глазунью, съедал бы её за один
Присест, а потом, вымыв руки и побрившись, уходил бы за кулисы, чтоб
Незаметно для других привинтить к спине крылья архангела Гавриила –
Его бескорыстного друга, всегда дающего ему взаймы и прощающего долг,
199.
Ни гробовщика – весёлого подростка с чертами Артюра Рембо – которого
Он постоянно обманывал и вынуждал переделывать продолговатый ящик,
Куда он в конце концов должен был лечь и, укрывшись верблюжьим
Одеялом, временно выйти на игры под названием обмен энергиями,
200.
Ни шарманщика, носящего в своём инструменте ядерную бомбу и ждущего,
Когда он – выйдя из тупиковой ситуации – разрешит ему снять шляпу
И бросить её под ноги человека, уставшего подыгрывать своим желаниям
И собиравшегося сбросить бутафорскую ядерную бомбу на свою мазанку,